– Спасибо за ужин, господин Райский. Червячок теперь выглядит гораздо более откормленным, – зло процедила девушка, вставая с места.
– Подожди, мы не договорили.
– Ошибаетесь. Я свою задачу полностью уяснила. Я приношу пользу, пока жива, ничего сверхъестественного от меня не требуется. Ловите спокойно своего похитителя! Флаг вам в руки и барабан на шею.
Держа спину очень прямо, она промаршировала к двери. Райский, чертыхаясь, достал из бумажника несколько крупных купюр, швырнул деньги на стол и бросился за девушкой. Он догнал ее уже на улице, схватил за руку и резко развернул к себе.
– В чем дело, Глаша? Что ты себе напридумывала? Неужели ты могла подумать, что я позволю хоть волосу упасть с твоей головы?
Глаша уперлась рукой ему в грудь, отталкивая.
– Пусти меня сейчас же, или я закричу! – пригрозила она.
– Что ж, ты на это вполне способна, – кивнул он, медленно разжимая пальцы и отступая на шаг назад.
– Еще как способна! – заорала она. – И больше не смей меня трогать! – Она пронзила его убийственным взглядом горящих глаз, в которых плавились слезы.
– Тсс! Тихо, тихо. – Он приложил указательный палец к ее дрожащим губам, как будто утешая маленькую, некстати раскапризничавшуюся девочку. Она все же заговорила, наплевав на запрет, борясь с искушением вцепиться в палец зубами:
– Оставь меня в покое! Я сама разберусь во всем! Мне никто не нужен. Слышишь ты, супермен хренов? Никто! – На этот раз он не испугался ее воплей. Пристально глядя на нее, словно гипнотизируя, он дерзко погладил ее по щеке. Она вздрогнула, ощутив мягкое, ласковое прикосновение к своей коже. Его пальцы оказались шершавыми, твердыми, явно знакомыми с тяжелой работой. Такие руки не вязались с его холеным, ухоженным обликом, умопомрачительным автомобилем, домом-дворцом и роскошными ресторанами. Глаша растерянно заморгала, застигнутая врасплох. Она слишком долго медлила для того, чтобы выразить свое справедливое возмущение, а теперь возмущаться было уже поздно.
– Если в этом городе и есть девица, которую надо спасать, то она сейчас передо мной, – произнес он тихо.
– Тоже мне рыцарь на белой кобыле! – фыркнула Глаша.
– Ты что-то имеешь против рыцарей? – деловито осведомился он.
– Нет. Против коней. Особенно – белых.
Глаша рассказала Павлу все. Она и сама не понимала, как это получилось, что все копившееся в ней выплеснулось наружу. Он слушал внимательно, не перебивая, но чем дольше она говорила, тем яснее понимала, что, по большому счету, ничего не добилась. Свет в конце тоннеля так и не забрезжил. В какой-то момент она вдруг почувствовала страх, что ее рассказ покажется ему глупым и бессмысленным, хотя до сих пор она казалась самой себе умной и находчивой. Они проговорили несколько часов. Райский больше не пытался дотронуться до нее, и ее это почему-то обижало. Она так хотела, чтобы он дотронулся, что только об этом и думала. От этого мысли путались, язык заплетался, а щеки алели как-то особенно ярко, предательски. Расстались они уже под утро. После его ухода у нее в голове созрело решение. Когда она вытряхнула из шкафа весь свой гардероб и плотно утрамбовала его в большие пакеты, за окном стало совсем светло. Пыхтя и отдуваясь, она оттащила пакеты на помойку, все до единого. Никакого сожаления она не испытывала. Наоборот. Ей стало легко и весело, как когда-то в школе, когда неожиданно выдавалась возможность прогулять уроки. В восемь она стала собираться на работу. Обычно этот процесс занимал у нее минут двадцать от силы, включая умывание, завтрак и чистку зубов. Сегодня она едва уложилась в полтора часа. Она взглянула на себя в зеркало и тихо ахнула, с трудом узнавая себя в чувственно-элегантной стройной девушке с распущенными по плечам рыжими густыми волосами. Глаша никогда не испытывала особой любви к своему телу, которое вечно прятала, а тут вдруг, против воли, залюбовалась, глазея в зеркало, как в подсвеченную огнями витрину дорогого магазина. Она заново узнавала свое лицо, разглядев и тайную печаль в уголках… сексуального рта, и большие глаза, очень взрослые и немного усталые, и роскошную гриву волос редкого, медного оттенка, который так удачно подчеркивал облегающий бирюзовый кашемировый джемпер из ее новой коллекции. Кожа в глубоком декольте будто светилась. Глаша и не знала, что у нее такая… светящаяся кожа. В новой одежде она чувствовала себя немного неловко, как в чужом бюстгальтере, но Глаша уже понимала, что назад пути нет, что теперь она – настоящая: яркая, броская, уверенная. Хорошо, что она успела вовремя, пока старость не отобрала у нее последнюю возможность побыть собой, окончательно и бесповоротно поглотив тело, мысли и душу. Она больше никогда не будет стыдиться быть красивой, потому что отныне ей безразлично, одобряют ее окружающие или нет.
* * *
Славика Глаша заметила издалека и удивленно взглянула на часы. Без двадцати десять. Интересно, каким ветром его занесло к магазину за двадцать минут до открытия? Славик топтался у входа и нервно курил, зажав под мышкой стандартный букет из трех роз в кружевной целлофановой обертке. У Глаши мелькнула мысль, что он ждет вовсе не ее. И эта мысль ее обрадовала. Оказывается, за последние дни она совсем забыла о существовании мужа. Славик заметил девушку. Вначале он лишь мельком скользнул по ней взглядом, не узнавая в новом облике, потом дернулся, заморгал и уже уставился, не отрываясь. Он отбросил сигарету в лужу, туда же уронил букет, позабыв про то, что он у него под мышкой – он никогда не дарил ей цветов, – поднял букет, разбрызгивая мутную воду, встряхнул им, словно веником, а затем для чего-то спрятал многострадальный букет за спину.
– Привет, – сухо поздоровалась Глаша, еще надеясь проскользнуть мимо.
– Здравствуй, – просиял он. – Шикарно выглядишь.
Еще недавно она бы смутилась, зарделась и принялась бы неловко оправдываться. Но сегодня она была готова к комплиментам и приняла их как должное. Поэтому в ответ на его слова она ограничилась коротким кивком и спросила, впрочем, без особого интереса:
– Цветочки кому? Мне?
– Тебе, конечно! – Славик суетливо сунул ей в руки букет. На хрустящей пленке от воды появились неопрятные разводы, и Глаша взяла букет с опаской, боясь запачкаться.
– Ты чего пришел-то, Славик?
– Как это чего? Соскучился. – Глаша нутром чувствовала, что он врет, но спорить было лень. – Послушай, Глашенька, я тут подумал… – начал Славик, преданно глядя ей в глаза. Он не готовился к разговору, уверенный, что уговорит ее без труда, и теперь растерялся, потому, что перед ним была не привычная Глаша – покорная, робкая, смотрящая ему в рот, – а кто-то новый, совершенно чужой и даже опасный. Он понятия не имел, как с ней разговаривать, и чувствовал, что ей – страшно сказать! – с ним скучно.
