— Время начинать, — произнёс торжественным тоном Игнациус и отошёл в сторону. Вернулся, держа в руках горящий факел. — Идите сюда, дети мои, — крикнул он, и я услышал, как за моей спиной начали собираться его единоверцы.
— Боги рек и лесов, боги полей, лугов и болот… — зазвучал он торжественно.
— Аллилуйя, вылезайте, уроды! — заорал я. — Ату! Эй! Мордимер сейчас отпинает вас в толстые жопы!
Я услышал за собой враждебный ропот, и кто-то воткнул мне болезненно конец палки в рёбра. Я задохнулся и закашлялся, а потом кто-то другой вдобавок грохнул меня по затылку.
— … примите нашу жертву, — взывал дальше Игнациус. — А взамен сотворите из воды, деревьев, ветра и песка наших друзей. Пошлите на наших врагов бурю и вихри, ударьте в них молниями…
— Перденьем! — заорал я и снова получил, так, что у меня загудело в голове.
Тем не менее, я надеялся, что несколько порчу им праздничное настроение. Я всегда считал, что если уж умирать, то так, чтобы была тема для песни или, хотя бы, потешной истории.
— … обнажите пороги и мели перед носами их кораблей. Об этом вас просим!
— Просим, просим, просим, — простонала стоящая за мной толпа.
— Появитесь и любуйтесь мукой Христова слуги, — звал Игнциус. — Пусть подыхает так, как подохнет его Бог!
И вдруг, верите мне или нет, любезные мои, я увидел, как из серой бездны что-то появляется. Ещё далеко от берега, на границе темноты, но всё-таки… Я видел, как вода заволновалась, будто плескалась в ней огромная рыба. Невольно по мне пробежала дрожь. Неужели эти глупцы на самом деле научились призывать демонов? Что ж, в конце концов, Игнациус был опытным инквизитором, и лишь Бог знает, какие книги он изучал и чему из них научился.
Из глади воды появлялось что-то огромное. Что-то серо-зелёное, блестящее жутко в слабом свете луны. Что-то покрытое илом и зелёной плесенью. Вокруг этой бесформенной, грузной фигуры я видел также другие, поменьше, как бы с женскими очертаниями. Весь этот хоровод приближался медленно, а вода вокруг него бурлила и хлюпала, будто взбудораженная подземным извержением. Мне сейчас было уже не до смеха, и я был близок к тому, чтобы поблагодарить Игнациуса за то, что он определил мне всесожжение[125], а не распорядился бросить меня этим существам на съедение. Ибо, несомненно, как все демоны, они были бы не против закуски из человеческого мяса.
— Вот ваша жертва, — произнёс Игнациус, и я увидел краем глаза, что он поднимает руку с факелом.
И сразу после этого я услышал свист, факел упал в грязь, а Игнациус закричал. И на этот раз это был крик не проповедника, а раненого человека. За моей спиной поднялась суматоха, раздались крики, но над всем властвовал могучий голос.
— Вперёд, дети Христа! — слышал я, и голос этот показался мне знакомым.
Я усиленно пробовал повернуть голову, но был не в состоянии этого сделать, а в результате не видел ничего, кроме болотистого берега, воды и потухшего в иле факела, который должен был служить поджиганию моей ловушки. Создания, выходящие из воды, замерли. А потом начали пятиться. За спиной я слышал испуганные крики, вопли боли, стоны, свист мечей и тяжелое чавканье ног в грязи. А потом в поле моего зрения вбежали три фигуры. Двумя из них были мужчины в белых одеяниях, третьей кто-то мощный, грузный, одетый в чёрную мантию с капюшоном. Тёмная фигура, несмотря на свой вес и объёмы, догнала первого из убегающих и свернула ему шею одним, казалось бы, небрежным движением левой руки. Я явственно услышал треск ломающего позвоночника. Потом огромный мужчина крутанулся, будто балерина, уклонился от рубящей сабли и ударил второго сектанта прямо в грудь. Нет, любезные мои, ударил, это слабо сказано. Он вбил ему пальцы в грудную клетку, проломал рёбра и вырвал сердце. А потом засмеялся и бросил кровоточащую подачку далеко в воду. Женские фигуры подпрыгнули, разрывая этот обрывок мяса, и сразу после этого я услышал писки и отвратительное чавканье.
Мужчина подошёл ко мне, схватил плетёное изваяние и одним движением развернул его так, что перёд клетки на этот раз обратился снова к лесу. Я заметил несколько тёмных фигур в капюшонах и много белых пятен, лежащих среди растоптанных костров. Справедливости ради следует признать, что некоторые из этих пятен были не белыми, а бело-красными. Тем временем, мой избавитель вырвал дверцы клетки и вытянул меня изнутри. А потом отбросил назад тёмный капюшон, закрывающий ему до сих пор лицо.
— Ты… ты инквизитор? — глупо спросил я, потому что ведь видел чёрный кафтан с серебряным, надломленным крестом, вытканным на груди.
Он рассмеялся, и его обвислые щёки заколыхались.
— Что-то вроде, — ответил он.
— Ты должен нас простить, Мордимер, что мы использовали тебя как наживку. Но помнишь, конечно, что Писание гласит: «Кто облегчает розги, ненавидит сына своего, а кто его любит, по уставу его учит». Господь испытывал твоё усердие и твою веру, и ты успешно прошёл испытание.
Странно, ещё бы мне не помнить эту цитату из Писания, если сам двумя днями ранее приводил её, разговаривая с Эней. Впрочем, глубокое знание слов Господа и Апостолов было частью моего образования. Я, вообще-то, не настолько самоуверен, чтобы утверждать, будто знаю столько же, что учёные доктора, но всё-таки обладаю определёнными, скромными теологическими знаниями.
Он покачал задумчиво головой.
— И не все на это способны. В конце концов, Писание ясно гласит, что «Враг ваш, дьявол, как лев рыкающий кружит, ища, кого бы пожрать»[126].
— Не очень им помог. — Я посмотрел на лежащие на земле тела и людей в чёрном, суетящихся между ними.
— Ну да, не очень, Мордимер, а знаешь почему?
— Ибо именно так Бог захотел, — ответил я.
— Простейшее объяснение. Но это не вся правда, Мордимер. Бог так захотел, поскольку видел праведность наших сердец и добродетель наших поступков. Бог так захотел, потому что мы излучаем свет, отражённый от Его могущества. Не помог бы нам, не будь мы мечом в Его руке и солдатами Его армии. Бог всесилен, но благоволит только тем, кто истово верит в его всесильность.
Одетые в чёрное стражники вязали последних еретиков и переносили их на борт корабля, который минуту назад появился из темноты и стоял сейчас у берега.
— Не могу во всё это поверить, — я покрутил головой.
Я наблюдал за своим спасителем и ясно видел его в свете луны и в свете тлеющих вокруг костров. Только что он воевал с необыкновенной ловкостью, но на его лице я не видел даже капли пота. И я вспомнил, как он пришёл в моё жилище. Запыхавшийся, уставший, истекающий потом и вонючий. Усилие, вызванное короткой прогулкой и подъёмом на лестницу, казалось, его убивало. А был ли это тот самый Мариус ван Бёэнвальд?
