отрывисто кивает.
Я подползаю к Катрионе, бедро ощутимо горит. Глаза куртизанки сверкают, как осколки бокала, разбросанные рядом с ее плечом.
Котел, какую, должно быть, дикую боль она испытывает!..
Осознавая, что могу сделать только хуже, я тем не менее выдергиваю стрелу из ее щеки. Брызжет кровь и ручейками стекает по прекрасному лицу, впитываясь в серебристый парик.
Я сжимаю ее подбородок трясущимися пальцами.
– Катриона? – Взгляд невольно падает на рану, где под кровью виднеется кость.
– Боже, это что… это?.. – Вопрос Сиб вибрирует в пульсирующем черепе.
Наконец из покрасневших уголков глаз Катрионы выкатываются слезы, бусинками проступая из-под маски.
– Мне… жаль. – Ее шепот – сплошной выдох, но я так близко, что улавливаю слова. – Я не хотела…
Чего? За что она извиняется? Мне хочется кричать, но едва хватает воздуха для дыхания.
Губы Катрионы вновь шевелятся, однако я ничего не разбираю. Срываю с себя маску с париком.
– Что ты сказала? – удается прохрипеть мне.
– Зря ты… вернулась.
В голове вспыхивают слова Сиб – о том, что я подвергаю всех опасности своим присутствием в доме Энтони. Сердце разрывается: целью нападения была я.
На этих женщин напали из-за меня!
Алый рот Катрионы приоткрывается, и я жду новых слов, но она кашляет и окропляет мою ключицу и шею каплями крови.
Ее щека под моей ладонью горит, и словно даже разбухает. Приглядевшись, я понимаю, что так и есть. Маска прилегает так плотно, что врезается в кожу. Вокруг раны проступают красные полосы.
Я обшариваю взглядом окрестности: мы уже причалили, и вокруг образовалась толпа.
– Где целитель?
Таво тупо таращится на меня сверху вниз.
Я уже готова отправить за целителем воронов, раз уж фейри на это не способны, когда в голове вспыхивает другая мысль.
– Таво, прижги ее рану огнем!
Катриона стонет.
– Жжет…
Но Таво еще не коснулся ее своим волшебным пламенем.
На две доли секунды я раздумываю над тем, чтобы спихнуть ее в Марелюче и как-нибудь заставить Минимуса зализать ее рану своим целительным языком. Но вдруг змей схватит куртизанку и утащит в свое логово?
Откидываю волосы за спину, пальцами задеваю серьгу. Как я могла забыть о подарке Лазаруса?! Растираю бусинку между пальцами, пока она почти не растворяется, а пальцы не покрываются липкой субстанцией.
Катриона наблюдает за мной, ее глаза стремительно стекленеют, лицо разбухает, кожа сереет и покрывается красными полосами. На мгновение перед мысленным взором возникает воспоминание из видения Лора о мальчике, который съел ядовитый мох, устилающий русло реки.
Я втираю в ее кожу целительный бальзам, сдерживая желчь, подступающую к горлу, когда пальцы натыкаются на окровавленную ткань и твердую кость.
Меня душит миллион вопросов – за что ты извинялась? чего не хотела делать? – но все они растворяются при виде ее губ, которые надуваются красными буями.
Свободной рукой я пытаюсь сорвать с нее маску, но она не двигается.
– Таво, нож! Нужно это снять!
Куртизанка лежит так неподвижно, что я нащупываю ее опухшую шею в поисках пульса. Сердце замирает. Я не чувствую ничего.
– Катриона? – Несмотря на жуткую опухоль, рана на щеке исчезла. – Катриона!
Я мысленно умоляю ее ресницы затрепетать и веки – вновь подняться. Умоляю ее рот открыться и вздохнуть, или застонать, или недовольно пробурчать микара.
– Она умерла, Фэллон. – Таво стоит надо мной, глаза ужасного янтарного оттенка.
– Но… но… нет. Она исцелилась! Я ее исцелила. – Я начинаю надавливать на ее грудную клетку, чтобы вновь запустить сердце.
Ну же, Катриона, давай!
– Перестань, – говорит Таво.
Но я не перестаю. Не могу перестать. Перестать – значит сдаться, а я не желаю ставить на ней крест.
– Слишком поздно, Фэллон. – Под мышки проскальзывают руки и поднимают меня.
Я спотыкаюсь, однако Ифе меня удерживает.
– Ифе, нет. Я ее исцелила.
Я пытаюсь вырваться, но сил не осталось. Я дрожу так сильно, что почти подгибаются ноги, когда меня ведут к причалу, на котором уже стоят Сиб и Эпонина, окруженные солдатами Люче. Вполне понятно, учитывая, что мы пришвартовались на острове бараков.
Два двуногих ворона крепко держат меня под руки, не давая упасть.
– Почему она превратилась в монстра? – Длинные каштановые волосы Эпонины прилипают к потной голове и вздымающейся груди.
– От яда, – тихо отвечает Таво.
После шока приходит гнев.
– Кто это сделал? – кричу я. – Кто на нас напал?!
Кристаллы и цепочки на плечах платья сместились и теперь свисают с шеи, как влажные водоросли, вздрагивая при каждом хаотичном ударе сердца.
Воздух передо мной наполняется дымом, который затем превращается в человека. В мужчину с пронзительными желтыми глазами, и они прожигают дорожку прямиком мне в череп.
– Бросьте лучника.
Я хмурюсь, пока не понимаю, что Лоркан обращается не ко мне.
С неба неподалеку падает тело – предположительно, лучника, – ударяясь о причал с такой силой, что деревяшки трескаются.
Я ахаю, когда человек переворачивается на спину, показывая лицо, кожу украшают коричневые завитки. Почерневшие зубы обнажаются от болезненного стона. Я обвожу потрясенным взглядом спутанные волосы, украшенные бисером: пряди обвивают шею женщины, как петля, в которую она сама залезла.
Сквозь стиснутые зубы вырывается шипение, когда я вспоминаю эту женщину… эту дикарку. Вспоминаю, как она подлетела ко мне на своей лиане. Вспоминаю, как они со своим приятелем Лириалем требовали от меня золото и еще больше золота, прежде чем осыпать градом стрел.
Неужели она спустилась со своей горы, чтобы закончить начатое? Поэтому на меня напала?
Лед разливается по венам, когда меня вновь тычут в нос тем, что Катриона мертва из-за…
Нет. Она мертва из-за сделки, которую заключила с бесхребетным человеком.
Я в замешательстве поднимаю взгляд на Лоркана.
– Не… – Я сглатываю, но комок в горле такой жесткий, что вместо окончания фразы получается задушенный хрип.
– Хреновы пернатые демоны. – Дикарка плюет под ноги Лору.
Затаив дыхание, я наблюдаю за тем, как капля слюны стекает по носку черного ботинка, ожидая его реакции. И не я одна. За ним напряженно наблюдают Эпонина, Сиб и все солдаты в радиусе километра.
Только Колм и Фионн по бокам от меня не обращают внимания, слишком занятые изучением моря белых униформ.
Таво приседает, разглядывая женщину, распростертую перед ним.
– Что привело тебя в столицу, одичалая?
Она поворачивает голову и смотрит на него, сузив глаза.
– Ностальгия по радужным домикам.
Лицо Таво каменеет.
– Может, скажешь правду?
– Может, спросить твоего командора?
– Габриэле? – выплевываю я.
Взгляд женщины останавливается на мне, ее верхняя губа искривляется.
– Ну и ну, неужели это та шлюха, из-за которой моему приятелю отрубили руку?
По небу проносится вспышка молнии, освещая фейри
