Ричард Кнаак - Повелитель крыс

— Целиком и полностью с тобой согласен, — кивнул грифон и хрипловато захихикал, а отсмеявшись, в упор уставился на Григория. Странный то был взгляд, но теперь Николау понимал: его мучитель испытывает его, хочет посмотреть, хватит ли у него терпения дослушать рассказ до конца.

Наконец Фроствинг возобновил рассказ:

— Говорят, чем выше власть, тем выше ответственность. Эта истина, безусловно, относилась и к нашему герою, который теперь стал человеком, обладавшим огромной властью. Он стал пользоваться этой властью со всей ответственностью — принялся управлять теми, кто обитал неподалеку от его жилища. Теперь они прекратили тщетные, мелочные попытки наладить собственную жизнь так, как это представлялось разумным для них. Если же они не понимали, что так для них же лучше, то это уж, бесспорно, была их вина, уж ты поверь мне на слово. Дабы предотвратить еще большую опасность, наш герой экспериментировал с магической силой. Он установил, каковы ее ограничения, каковы максимальные возможности. Ведь в конце концов как раз этого-то и не понимали слишком многие маги, и это зачастую приводило их к катастрофам. А наш герой до такой степени решительно вознамерился досконально изучить природу магической силы, что ему понадобились подопытные образцы. О, эти образцы… они упорно не желали понимать, ради какой такой высокой цели они вынуждены терпеть такие муки, а вот наш герой, милейший мой Григорий, он ни капельки не сомневался в том, что его эксперименты жизненно важны для продолжения исследования.

Теперь Григорию Николау и в голову не приходило прервать рассказ Фроствинга. Ведь ему были знакомы несколько человек, которые вполне соответствовали описанию героя этой истории. Не имела ли она какого-то отношения к Франтишеку? Не на это ли хотел намекнуть Фроствинг? Так почему бы ему тогда просто-напросто так и не сказать?

Быть может, он не мог этого сделать. Быть может, что-то не давало Фроствингу возможности выразить свои мысли более прямолинейно.

Впервые в жизни Григорий понял: многие из историй, которые ему поведал его мучитель, были не вымышленными. Он был готов поклясться: Фроствинг пытался по-своему предостеречь его. Тем не менее не приходилось сомневаться и в другом: само существование грифона служило каким-то объяснением того, почему Николау так долго жил на Земле.

Фроствинг заметил, что наконец прочно завладел вниманием «аудитории», и заговорил более уверенно:

— Но вот другие маги, увы, не смогли оценить всей важности, всей насущности трудов, которым себя посвятил наш герой. Они решили — сможешь ли ты поверить в это, дорогой мой друг Григорий, — что его жажда знаний — это… язык не поворачивается произнести это слово… преступление! Представить только — преступление! Они собрались все вместе, ибо поодиночке наверняка боялись выступить против нашего героя. — Последняя фраза прозвучала не слишком искренне. — И вот, когда они решили, что их числа достаточно для того, чтобы выступить против одного-единственного собрата, они отправились в горы, где обитал наш герой, — в уединенное место, которое он избрал для жительства, несомненно, из-за его красоты и покоя. То было место, где можно было предаваться спокойным раздумьям.

Между тем, судя по тону повествования Фроствинга, Григорию было ясно, что никакими «спокойными раздумьями» в горной твердыне, где обитал герой рассказа, и не пахло. Николау поежился, представив жуткие крики тех несчастных, кого злой колдун использовал для проведения своих жестоких опытов. Он представил темные коридоры, вспомнил мрачную башню, что вздымалась над восточными отрогами…

Образы, возникшие перед его мысленным взором, не были плодами воображения.

То были его собственные воспоминания.

Григорий попытался сосредоточиться на них, выловить из них какой-то смысл, но треклятый грифон взял и пошевелил крыльями. Николау отвлекся и вернулся взглядом к каменной статуе, восседающей на спинке больничной кровати.

Фроствинг прервал повествование и взирал на своего подопечного с нескрываемым интересом.

Николау дожидался того мгновения, когда чудище возобновит рассказ, но Фроствинг упрямо смотрел на него в упор. Наконец Григорий не выдержал и спросил:

— И что же случилось, когда они выступили против него? Им удалось одолеть его?

Грифон скромно потупил взор и рассеянно проведя кончиками когтей по подушке, легко разорвал ее.

— О, в сражении они победили, если тебя это интересует.

Григорий понимал: Фроствинг что-то утаивает от него. Он привык к подобному поведению каменного тирана, но на этот раз твердо вознамерился выбить из него правду.

— А что случилось с тем человеком?

На миг в черных яминах глаз Фроствинга как бы мелькнули злорадные огоньки. Ну, пусть не огоньки, но что-то там определенно мелькнуло. А ответил грифон вот что:

— Вроде бы он умер на руках у своих врагов. Поучительная история, не правда ли, Григорий?

Вот как? Таков был конец этой истории? Григорий нахмурился. Слишком много купюр. Фроствинг явно на что-то намекал; Видимо, в этой истории была доля подлинности. Кроме того, она была как-то связана с нынешними событиями. Но как?

«Вроде бы он умер на руках у своих врагов». Слишком уж двусмысленно, на вкус Григория. Если этот герой умер только «вроде бы», не означало ли это, что на самом деле он вовсе и не умер?

— Ты должен ненавидеть себя, — произнес грифон не в качестве отвлеченной фразы, а словно приказ. Он ведь, похоже, уже говорил что-то похожее. Его слова по-прежнему ничего не значили для Григория, они только добавляли путаницы к и без того смятенным мыслям.

Григорий с нетерпением шагнул ближе к своему заклятому врагу.

— Я устал от загадок, Фроствинг. Устал от той игры, которую ты ведешь со мной. Мне нужны ответы, которые я мог бы понять…

— О нет, ты еще не знаешь, что такое настоящая усталость, мой миленький Григорий! — проворковал грифон, раскинул крылья и зашипел. Но его гнев был недолог и исчез столь же внезапно, сколь и появился. В следующее мгновение Фроствинг уже снова был наигранно заботлив, участлив и тактичен. — Но если ты и вправду так сильно устал, не смею тебя задерживать.

— Нет, ты не можешь вот так уйти! — воскликнул Николау, впервые в жизни умоляя своего тирана задержаться. Грифон наверняка знал, где находится логово Петера Франтишека. Выяснив это, Николау сберег бы силы и время. То и другое для него сейчас стало бесценной роскошью.

На этот раз Григорий был готов произнести таинственные слова сознательно, но стоило ему вымолвить первое из них, как грифон разразился скрипучим хохотом, и Григорий умолк и в изумлении уставился на Фроствинга. Казалось, каменное чудовище смеется не над ним, а над самим собой.