Она почувствовала, что тайна, в чем бы она ни заключалась, ускользает, но у нее не было сил удержать ее при себе. Перед ней вновь появилась сияющая полоска, и она поднялась над ней, словно ныряльщик, всплывающий над сокровищем, которое глубина не позволила поднять на поверхность. Еще несколько мгновений темноты, и вот она уже вернулась на прежнее место.
В комнате ничего не изменилось, но на улице бушевал внезапный ливень, настолько сильный, что между подоконником и поднятым окном стояла сплошная стена воды. Она встала с постели, сжимая в руке камень. Голова у нее кружилась, и она знала, что, если попробует пойти на кухню перекусить, ноги просто сложатся под ней и она рухнет на пол. Оставалось только прилечь и постараться прийти в себя.
Ей казалось, что она не спит, но, как и в постели Кезуар, ей трудно было отличить сон от бодрствования. Видения, которые открылись ей в темноте ее собственного тела, обладали настойчивостью пророческого сна и оставались у нее перед глазами, да и музыка дождя служила идеальным аккомпанементом воспоминанию. И только когда облака ушли, унося потоп в южном направлении, и между промокшими занавесками проглянуло солнце, сон окончательно завладел ею.
Проснулась она от звука ключа, поворачиваемого в замке. Была ночь или поздний вечер, и вошедший Миляга включил в соседней комнате свет. Она села и собралась уже было позвать его, но передумала и стала наблюдать через полуоткрытую дверь. Она увидела его лицо всего лишь на мгновение, но этого было достаточно, чтобы она представила себе, как он входит к ней и покрывает поцелуями ее лицо. Но он не вошел. Вместо этого он расхаживал из угла в угол по соседней комнате, массируя руки, словно они сильно болели, сначала разминая пальцы, а потом — ладони.
В конце концов терпение ее кончилось, и она поднялась с постели, сонно бормоча его имя. Вначале он не услышал, и ей пришлось позвать его второй раз. Лишь тогда он повернулся и улыбнулся ей.
— Все еще не спишь? — сказал он нежно. — Не надо тебе было вставать.
— С тобой все в порядке?
— Да. Да, конечно. — Он поднес руки к лицу. — Знаешь, это очень трудное дело. Не думал я, что оно окажется таким трудным.
— Хочешь рассказать мне о нем?
— Потом, — сказал он, подходя к двери. Она взяла его за руки. — Что это такое? — спросил он.
Яйцо до сих пор было у нее в руках, но в следующее мгновение ей пришлось с ним расстаться. Он выхватил его из ее ладони с проворством карманного воришки. Рука ее потянулась за ним, но она поборола инстинкт и позволила Миляге рассмотреть находку.
— Хорошенькая штучка, — сказал он. И потом, слегка более напряженным тоном: — Откуда она у тебя?
Почему она не ответила ему? Может быть, потому что он выглядел таким усталым и она не хотела взваливать на его плечи новые откровения, когда он и так изнемогал под грузом собственных тайн? Отчасти из-за этого, но отчасти и по другой причине, которая была ей куда менее понятна. Это как-то было связано с тем, что в ее видении он был гораздо более измученным, несчастным и израненным, чем в жизни, и почему-то это его плачевное состояние должно было оставаться ее секретом, по крайней мере на время.
Он поднес яйцо к носу и понюхал его.
— Я чувствую твой запах, — сказал он.
— Нет…
— Точно, чувствую. Где ты его хранила? — Его рука скользнула у нее между ног. — Здесь, внутри?
Не такая уж нелепая мысль. Действительно, когда яйцо снова будет у нее, она вполне может положить его и в этот карман, чтобы насладиться ощущением его веса.
— Нет? — сказал он. — Ну что ж, я уверен, что этот камешек мечтает об этом. Думаю, полмира забралось бы туда, если б смогло. — Он прижал руку сильнее. — Но ведь это мои владения, не так ли?
— Да.
— И никто не входит в них, кроме меня.
— Да.
Она отвечала механически, думая только о том, как бы вернуть яйцо назад.
— У тебя нет чего-нибудь, на чем можно поторчать? — спросил он.
— Было немного травки…
— Где она?
— По-моему, я все выкурила. Но я не уверена. Хочешь, я посмотрю?
— Да, прошу тебя.
Она протянула руку за яйцом, но, прежде чем ее пальцы успели коснуться его, Миляга поднес его ко рту.
— Я хочу оставить его себе, — сказал он. — Хочу его немного понюхать. Ты ведь не возражаешь?
— Я бы хотела получить его назад.
— Ты его получишь, — сказал он с легким оттенком снисхождения, словно она была ребенком, не желавшим делиться игрушками. — Но мне нужен какой-то талисман, который напоминал бы мне о тебе.
— Я дам тебе что-нибудь из нижнего белья, — сказала она.
— Это не совсем то же самое.
Он прижал яйцо к языку, а потом повернул его, вымочив в своей слюне. Она наблюдала за ним, а он — за ней. Он хорошо знал, что она хочет получить назад свою игрушку, но он не дождется, чтобы она стала умолять его об этом.
— Ты говорила о травке, — напомнил он.
Она вернулась в спальню, поставила лампу рядом с кроватью и стала рыться в верхнем ящике своего туалетного столика, где она в последний раз припрятывала марихуану.
— Где ты была сегодня? — спросил он.
— Ездила к Оскару домой.
— К Оскару?
— Ну да, к Годольфину.
И что Оскар? Резв, как молодой козленок?
Я не могу найти травку. Скорее всего я всю выкурила.
— Ты мне рассказывала об Оскаре.
— Он заперся у себя дома.
— А где он живет? Может быть, мне стоит зайти к нему? Поговорить, подбодрить.
— Он не захочет с тобой встречаться. Он вообще ни с кем не видится. По его мнению, скоро должен наступить конец света.
— А по-твоему мнению?
Она пожала плечами. В ней накапливалась тихая ярость против него, хотя она и не могла дать себе отчет, в чем причина этого. Он отобрал ее яйцо, но не в этом заключалось его главное преступление. Если камень поможет ему защитить себя, то почему она должна жадничать? Она проявила мелочность и теперь жалела об этом, но он сейчас, когда между ними не проскакивали искры страсти, — он казался просто грубым. Уж этот недостаток она не ожидала в нем обнаружить. Бог знает в чем она только не обвиняла его в свое время, но только не в отсутствии тонкости. Если уж на то пошло, наоборот, иногда он вел себя слишком утонченно, сдержанно и обходительно.
— Ты рассказывала мне о конце света, — сказал он.
— Разве?
— Оскар напугал тебя?
— Нет, но я видела нечто такое, что действительно меня напугало.
Вкратце она рассказала ему о Чаше и ее пророчествах. Он выслушал ее молча, а потом сказал:
— Пятый Доминион на грани катастрофы. Мы оба об этом знаем. Но нас она не затронет.
