Ребёнок — совсем крошечный, вероятно, новорожденный, — был укутан в зелёный плед. Под этой грубоватой тканью с забавными рюшечками дрожало абсолютно голое тельце — ни пелёнок, ни распашонок. Впрочем, и следов недавно прошедших родов Павел не увидел: ребёнок — худосочный лупоглазый мальчик — был обмыт и обсушен, а уж потом — отправлен на свалку.
Управдом осторожно покачал найдёныша. Бесполезно: рёв не прекращался. Все планы Павла летели к чёрту, его шпионство закончилось, едва начавшись. Мелькнула мысль: броситься с крикливым свёртком к дверям клиники Ищенко. В конце концов, там работают медики. Психиатрия далека от акушерства, но психиатр, в отсутствие акушера, всё ж-таки лучше, чем ничего. Может, пока клиника будет стоять на ушах, удастся проникнуть в здание и добраться до комнаты Струве?
Павлу сделалось стыдно. Использовать младенца в личных целях — это уж слишком, даже для циника, в которого управдом, похоже, стремительно превращался. Впрочем, некоторую выгоду из ситуации всё-таки извлечь было можно. Павел, удерживая ребёнка на одной правой руке, левой вытащил Айфон и набрал короткий номер скорой помощи. Сейчас он сообщит, куда подъехать медикам, чтобы забрать найдёныша: укажет тот самый адрес, по которому располагается клиника Ищенко. Будет шум. Вполне возможно, вслед за скорой приедет полиция. Если у Струве и впрямь имеется личный враг, точащий на него нож в ночи, вся эта суматоха вспугнёт его. Хотя бы на ближайшую ночь он оставит профессора в покое.
- Вы позвонили в московскую городскую службу неотложной медицинской помощи, — Раздалось в трубке. — К сожалению, в настоящий момент ни один из операторов не может ответить на ваш звонок. Оставайтесь, пожалуйста, на линии.
Что за бред! Павлу, отчего-то, всегда казалось, что экстренные службы — неусыпно на связи. Как, скажите на милость, оставаться на линии человеку с острым приступом аппендицита или сердечным? Такие ведь только и сумеют, что выкрикнуть в трубку: «Помогите! Помираю!»
Младенец властным движением крохотных ручонок распахнул уголок пледа и, выставив на холод ягодицу, закашлялся. У Павла, прижимавшего трубку к уху, никак не получалось одной рукой закутать его по новой.
Управдом ожидал, что голос оператора скорой вот-вот облегчит ему жизнь. Однако минуты утекали, а трубка то молчала, то наигрывала какую-то успокоительную мелодию. Казалось, даже удерживать позвонившего на линии у технарей московской неотложки получается через пень-колоду: музыка лилась с перерывами, потрескиваниями; на её фоне проскакивали чьи-то фразы, слышались встревоженные, порою на грани паники, голоса.
Павел, наконец, решился положить телефон на край перевёрнутого контейнера и поправить на младенце плед. Крохотный крикун, словно в благодарность за заботу, слегка успокоился; теперь он не кашлял и не орал — только всхлипывал чуть слышно, как, наверное, делал это, когда Павел услышал его впервые.
Вернув трубку к уху, управдом встретился всё с той же какофонией звуков, что раздражала его пару минут назад. Скорая отказывалась выходить на контакт вот уже на протяжении четверти часа. Ещё через минуту умерла музыка. Совсем. Больше не оживала. Потрескивание и далёкие голоса, однако, остались.
- У него кровь в глазах, а взгляд — добрый, всё понимает. Зовёт с ним идти. В сад или в ад — не разберу: губы сгнили.
- Бригада выехала. Сохраняйте спокойствие. Ни в коем случае не прикасайтесь к гнойным массам и язвам.
- Господь с вами, как же не обмыть. Он же муж мой.
Павел взглянул на Айфон, как на редкого ядовитого скорпиона, — словно надеялся отыскать и вырвать у того жало. Чудится? Опять эти рай, ад, сад… Может, революционеры захватили телефон, телеграф, и неотложку? Может, какие-нибудь компьютерные чудики маются дурью и шуткуют с людьми? Может, он, Павел, попал в автокатастрофу, когда мчался на встречу с Еленкой и Татьянкой в Домодедово, и теперь прохлаждается в причудливой, богатой на видения, коме?
- Неотложная медицинская помощь. Слушаю вас. Что у вас случилось? — Павел еле различил за шумом помех живой и усталый человеческий голос.
- У меня… подкидыш… младенец. — После столь долгого молчания управдом как будто позабыл родной язык. — Нашёл его в мусорном баке. Наверное, ему холодно, он кричит… — Павел перевёл дух. — Заберите его скорей, — закончил он. — Я диктую адрес…
- К сожалению, мы не сможем послать к вам машину в ближайший час.
- Это в центре… Неподалёку от Хитровки… Простите, что вы сказали?
Павел настолько сосредоточился на своём блестящем плане — по привлечению внимания к ищенковской клинике, — что сперва и впрямь не расслышал перебившего его оператора.
- Я сказал: машина подъехать не сможет.
- То есть как? — Павел не верил собственным ушам. — Вы же скорая? А у меня младенец на руках. Он может замёрзнуть. На дворе, знаете ли, не Ташкент.
- Я всё знаю. — Оператор не выказывал ни сочувствия, ни раздражения, в его голосе слышалась лишь усталость. — Все медицинские бригады — на выездах. Если желаете — я поставлю вас в лист ожидания.
- Так что же мне делать? — Растерянно выдавил Павел. — Бросить этого крикуна там, где подобрал?
- Не знаю. — Вымученно проговорил оператор. Повисла пауза. Управдом даже подумал, что собеседник повесил трубку, но усталый голос в мембране ожил. — Почему бы вам не отнести младенца в ближайшую больницу самому?
- Самому? — Тупо переспросил Павел.
- Ну конечно. — Было не похоже, чтобы оператор шутил или издевался. — Мыслите здраво: младенец — он младенец и есть. Сколько он весит? Четыре-пять кило; если недоношенный — того меньше! Вы что-то говорили о Хитровке? Там рядом, на Яузском бульваре, подстанция скорой. Неужели не справитесь, не донесёте?
- Вот чёрт! — Не выдержал Павел.
- Да успокойтесь, дело житейское. Если хотите, я предупрежу подстанцию, чтобы вас ожидали. Тогда не придётся ничего объяснять — сэкономите время.
- Ну… хорошо… только обязательно предупредите… — Павел ощущал себя так, будто лукавый шулер только что надул его в карты; отлично понимаешь: без обмана не обошлось, — но придраться, вроде бы, и не к чему.
- Договорились! Удачно вам добраться. Записывайте адрес.
- Это моя реплика, — буркнул управдом. — Театр — дерьмо, режиссёра — на мыло.
Но связь с оператором уже оборвалась.
Павел горестно выдохнул: «дожили!» Ни кормилицей, ни нянькой, бывать ему до сих пор не доводилось. Практически со всеми Татьянкиными насущными нуждами Еленка справлялась в одиночку.
Он прислушался к дыханию подкидыша. Оно казалось спокойным, разве что, слегка сиплым: не исключено, младенец успел подхватить на холоде бронхит.
