Его мутный взгляд упал на размокшую газету, в которой были завернуты окорочка. Привлек яркий и помпезный заголовок — «От нас скрывают правду». Он склонился над газетным листком, датированным вчерашним днем, и с любопытством обнаружил, что автор статьи — не кто иная, как Надька Кулагина. В свойственной ей воинственной феминистской манере Надька писала о маньяке-кулинаре, хладнокровно препарирующем женщин, и о преступном малодушии местных властей и органов милиции, замалчивающих «кровавую правду». Надька не скупилась на резкие выражения и в полную мощь демонстрировала ответственность и неустрашимость, доставшиеся ей по наследству от отца-журналиста, прошедшего не одну горячую точку.
Чинарский долго мусолил глазами один и тот же большой абзац:
«Первой жертвой маньяка-кулинара стала Рощина Вера, двадцати четырех лет, работавшая секретаршей в офисе крупнейшей инвестиционной компании. Преступник отрезал девушке грудь и залил ее апельсиновым соусом. Извините за столь жестокие подробности. Милиция уверяет, что единичный случай еще не говорит о том, что действует маньяк. Для того чтобы убедиться в этом и принять экстренные меры, видите ли, нужна серия подобных убийств. То есть преступлений, совершенных в одной и той же манере. Именно единый почерк подобных зверств мог бы служить доказательством, что в городе орудует маньяк. Я же задаюсь вопросом, которым не может не задаться любой здравомыслящий человек: кто следующий в кровавом списке этого изверга? Наши органы на редкость спокойно реагируют на подобные события. Я понимаю: низкая зарплата, усталость, авитаминоз, привычка к ужасным зрелищам, некоторая черствость, присущая людям этой профессии. Но что же делать нам, обычным гражданам?»
Чинарский почесал заросший подбородок. «Вот у кого я займу денег, чтобы не бередить заначку, — у Надьки!» В голове шумело, но он дочитал статью до конца.
А потом пошел в прихожую. Он все же решил подсчитать собственные ресурсы.
К его удивлению, пальто на вешалке не было. Оно обнаружилось на спинке стула, стоявшего в гостиной. Пошарив по карманам, Чинарский извлек на божий свет несколько монеток. Этого хватало разве что на сотку посредственной водки. По опыту он знал, что нужно несколько больше. В карманах брюк вообще не было никаких денег. Только теперь он поглядел наконец на часы. Седьмой час. «Надька должна быть еще дома», — мелькнула спасительная мысль.
Чинарский быстро натянул штаны и рубашку, сунул ноги в драные башмаки и вышел на лестничную площадку. Пригладив патлы на голове, надавил на кнопку звонка. Трель, раздавшаяся в Надькиной квартире, долго не затихала. После того как звонок замолк, настала зловещая тишина. «Ушла», — подумал Чинарский, но, не веря своим мыслям, снова надавил на звонок. Он стоял так, наверное, целую минуту, пока где-то в глубине не раздался шаркающий шелест тапочек. «Дома», — облегченно вздохнул Чинарский.
Он частенько брал у Надьки деньги и всегда возвращал, рано или поздно. Поэтому предполагал некий кредит доверия, который можно было использовать по своему усмотрению. Надежда с деньгами расставалась легко; так же как и ее отец, с которым Чинарский был в довольно близких отношениях. До его гибели.
Шаги приближались к двери. Вскоре она распахнулась. Сперва Чинарский подумал, что ошибся дверью. Нет, не то чтобы у Надьки не было приятелей, которые могли остаться у нее на ночь, но просто таких было немного. «Надька — девушка взрослая, — думал Чинарский, — и, естественно, должна рано или поздно выскочить замуж». Но появившегося в проеме двери парня Чинарский не помнил. Высокий и мускулистый. С полотенцем в виде набедренной повязки.
— Тебе чего?
«Лет двадцать пять — тридцать, — подумал Чинарский. — Никакой почтительности к сединам!» Чинарского это немного разозлило. Мало того, что открывает какой-то хмырь с полотенцем, да еще смотрит белесыми глазами.
— Надьку позови. — Чинарский машинально провел рукой по лбу и волосам.
Видимо, вид Чинарского, у которого волосы со сна топорщились в разные стороны, а под глазами налились литровые мешки, не слишком убедил утреннего незнакомца. Сперва он собирался что-то сказать, как уловил Чинарский наметанным взглядом оперативника, а потом попытался просто захлопнуть дверь. Это Чинарского возмутило больше всего. Не хочешь общаться — не надо, но совесть имей!
Несмотря на свое антимилитаристское настроение, Чинарский успел сунуть башмак между дверью и косяком.
— Ты чего, мужик? — Парень снова распахнул дверь. — Каютой ошибся?
Парень был широкоплечий, зеленоглазый, выше Чинарского на голову. Он стоял как Аполлон в полосатой тунике, готовый сровнять с землей любого, кто покусится на его территорию. Но, во-первых, территория была не его; а во-вторых, Чинарский не любил, когда с ним грубо разговаривали.
— Слушай, моряк, — довольно миролюбиво сказал Чинарский. — Не гони волну. Мне нужна Надежда Михайловна. Мне с ней поговорить надо.
Но моряк не понял. Он грубо толкнул Чинарского в грудь и попытался снова захлопнуть дверь. Чинарский, хоть и чувствовал себя паршиво, слегка отступил в сторону, ухватил моряка за запястье и потянул в сторону лестничной площадки. Зацепив лбом за торец двери, моряк вылетел наружу, перекувыркнулся через голову и оказался на третьей ступеньке лестничного марша.
Оставив его приходить в себя, Чинарский шагнул в квартиру соседки. Увидев, что в прихожей ее нет, двинулся в глубь квартиры. Сзади послышался грубый топот, а потом кто-то тяжелый повис у Чинарского на плечах, обхватив его за шею. Чинарский уже не сомневался, что это неуемный моряк. Парень принялся его душить, сдавливая горло предплечьем. Сделав полшага назад, Чинарский ухватил его за голову и, немного присев, легко перекинул через себя. Моряк пролетел пару метров и, приземлившись на копчик, проехал еще немного по мягкому паласу.
— Ну, блин, все, — поднимаясь, прошипел он. — Конец тебе, дядя.
Он ловко, как гимнаст, поднялся, сжал кулаки и пошел на Чинарского.
— Погоди, парень, — пытался остановить его Чинарский, — ты мне не нужен. Я же сказал: позови Надежду Михайловну. Она дома?
Парень уже ничего не слышал. Он мычал, как бык на корриде, и, склонив голову, шел на Чинарского. Тот уже подумал, что снова придется напрягаться, но в дверях спальни замаячила Надежда. В смысле, Надя. Надя Кулагина. В легком серебристом халатике она выглядела как только что проснувшаяся фея. В растрепанных волосах золотилось восходящее солнце, его лучи пробивали халат насквозь и высвечивали ее стройное тело. Чинарский на мгновенье даже залюбовался этой картиной. Но ее любовник (а Чинарский не сомневался, что моряк здесь не в карты играл) был уже рядом.
— Эдик! — вскрикнула фея. — Не лезь!
В глубине души Эдик и сам понимал, что тягаться с Чинарским ему не по силам. Чинарский сожалел лишь о том, что не успел сказать моряку, что окончил свою военную деятельность в воздушно-десантных войсках.
Вняв возгласу феи, моряк замер в нескольких сантиметрах от Чинарского.
— Доброе утро. Вы уже не спите? — глядя исподлобья, поинтересовался Чинарский.
— Не спим. — Надя покачала головой. — Чего тебе, Чинарский?
— Дай денег, Надь, — забыв про моряка, сказал Чинарский. — Голова болит.
— У тебя каждый день голова болит, — возразила фея.
— Сегодня особенно, — покачал больной головой Чинарский. — Представила бы нас, — добавил он, посмотрев на Эдика. — Впрочем…
— Эдик, Сергей Иваныч. — Фея повела пухленькой ручкой с моряка на Чинарского.
— Очень приятно, — выдавил из себя улыбку Чинарский. — Можно просто — Серж.
— Взаимно, — буркнул моряк и ушел в спальню.
— Хороший парень. — Чинарский показал глазами в сторону спальни.
— Так себе, — передернула плечами Надя.
— Читал твою статью. Здорово ты там чешешь! — со слегка симулированным восторгом воскликнул Чинарский.
— Не льсти — меня не обманешь, — усмехнулась Надя.
— Как насчет ссуды? — Чинарский не забыл, зачем он сюда пришел.
— Что ты за человек, Чинарский, — покачала головой Надя. — Врываешься ни свет ни заря, будишь людей, а потом еще чего-то требуешь! А чтобы умаслить, о моих успехах журналистских трубишь.
В голосе Надежды звучала укоризна, но она уже шла в спальню за сумочкой.
— Я ж не требую, а прошу, — сказал ей вдогонку Чинарский и пригладил рукой свои патлы.
Кулагина вернулась, держа в руке кошелек.
— Сколько тебе?
— Так… — Чинарский напрягся. — Я тебе все равно уже должен сорок, так что… давай еще полтинник…
Она молча протянула требуемую сумму.
— Давай еще червонец, — покрутив голубоватую бумажку в руках, сказал Чинарский. — Для ровного счета.
— Держи. — Надя достала из кошелька еще десять рублей.
