— Это все показуха, — пояснила я. — Как цирк. Красивая картинка для непосвященных, чтобы людской поток не иссякал.
Но меня беспокоило еще кое-что помимо убежища. Я долго соображала, пока не поняла, что это не присутствие, а отсутствие: полное отсутствие каких-либо звуков. Дудочник говорил, что за этими стенами содержались тысячи людей. Вспомнился шумный рынок Нью-Хобарта и улицы Острова. Постоянные крики детей в приюте Эльзы. Но сейчас до нас из убежища доносились лишь удары мотыг о мерзлую землю. Никакого гула голосов, я даже не чувствовала движения внутри зданий. В зале с резервуарами под Уиндхемом единственным звуком оставалось гудение электричества. Трубки закупоривали горла, как пробки бутылки.
Мы заметили движение на дороге, ведущей на восток мимо убежища. Не солдаты — лишь трое путников, медленно бредущих с нагруженными мешками.
Когда они подошли поближе, мы поняли, что это омеги. У мужчины пониже рука заканчивалась на локтевом суставе, другой тяжело хромал, и его вывернутая нога походила на сучковатую корягу. Между ними шел ребенок. Лет семи-восьми, вероятно, но из-за чрезмерной худобы трудно было точно определить возраст. Мальчик всю дорогу не поднимал глаз и брел, держа хромого за руку.
Их головы выглядели слишком большими на истощенных телах. Но сильнее меня поразили мешки. Плотно набитые — их, вероятно, тщательно собирали. Несколько дорогих сердцу вещей и все, что, как полагали несчастные, понадобится им в новой жизни. Тот, что повыше, нес на плечах лопату. На мешке другого висели два котелка, гремящих при каждом шаге.
— Нужно их остановить! — воскликнула я. — Давайте расскажем, что их там ждет.
— Слишком поздно, — ответил Дудочник. — Нас увидит стража. Все будет кончено.
— И даже доведись нам добраться до них незамеченными, что мы можем им сказать? — промолвила Зои. — Они наверняка решат, что мы безумцы. Посмотри на нас.
Я смерила взглядом себя и их обоих. Грязные, полуголодные, в оборванной и серой от пепла мертвых земель одежде.
— С чего бы им нам верить? — поддержал сестру Дудочник. — И что мы можем предложить взамен? Раньше был Остров или по крайней мере сеть Сопротивления. Теперь Острова нет, а сеть рушится с каждым днем.
— Но это все же лучше, чем баки.
— Я это знаю, а вот они — нет. И как нам вообще объяснить им, что такое баки?
В каменной стене открылись ворота. Три солдата Синедриона в красных плащах вышли встречать прибывших и встали, скрестив руки, дожидаясь, когда ходоки приблизятся. Меня в очередной раз поразил беспощадный план Зака. Неподъемные подати подтолкнули отчаявшихся омег к убежищам, построенным на эти самые подати. Резервуары поглотят людей, и они никогда не вернутся.
Вдруг на поле за деревянным частоколом я увидела резкое движение. Один из работников подбежал к забору и отчаянно замахал руками идущим по дороге. Смысл был очевиден: прочь, прочь отсюда! Какое несоответствие между неистовым действом и тишиной, в котором оно происходило. Был ли тот человек немым или просто не хотел привлекать внимание охранников? Остальные работники в поле смотрели на него, женщина шагнула вперёд, возможно, чтобы помочь, возможно, чтобы не дать заговорить, возможно, чтобы помешать жестикулировать. В любом случае она замерла, глядя через плечо.
От деревянной постройки через поле мчался солдат. Он резко вырубил омегу ударом по затылку. Когда подбежал второй охранник, человек уже лежал на земле. Альфы быстро оттащили тело к зданию, где его не было видно. На поле появились еще трое солдат, один огибал периметр вдоль внутренней стороны забора, зыркая на остальных работников, которые тут же вернулись к своему занятию. На расстоянии все казалось игрой теней, быстро разворачивающейся в безмолвии.
Солдаты так быстро подавили вспышку мятежа, что вряд ли вновь прибывшие омеги успели хоть что-то заметить. Опустив головы, они целенаправленно шли к ожидающим в пятнадцати метрах у ворот стражникам. Разве спасло бы их предупреждение того человека, даже если бы они развернулись и побежали? Охранники бы тут же их догнали, даже пешком. Но я восхитилась этой бесполезной попыткой предупредить новичков, хотя и поморщилась, представляя, что теперь ждет храбреца.
Двое мужчин и мальчик подошли к воротам, остановились для краткого разговора с охранниками, один из которых протянул руку за лопатой, что нес высокий человек. Тот ее отдал. Омеги шагнули вперед, солдаты стали закрывать ворота. Высокий человек обернулся, чтобы осмотреть равнину. Он не мог меня видеть, но я обнаружила, что повторяю отчаянные движения того омеги с поля. Бегите, бегите прочь! Бессмысленно — инстинкт тела, такой же бесполезный, как попытка глотнуть воздуха, когда идешь ко дну. Ворота почти закрылись, омега отвернулся и вошел в убежище. Ворота с лязгом захлопнулись за его спиной.
Мы не могли их спасти. Как и многих других из окрестных поселений, кто вскоре повторит их путь. Они станут обдумывать, что взять с собой, закроют дома, в которые никогда не вернутся. И это лишь одно из множества других убежищ с резервуарами по всей стране.
На карте Дудочника, которую он показывал мне на Острове, значилось около пятидесяти. Каждое из них — фабрика живой смерти. Я не могла отвести взгляда от нового здания. Оно пугало бы, даже если бы я не знала, что в нем находится. Но сейчас, когда знала, оно казалось воплощенным ужасом. Я смогла судорожно вдохнуть, только когда Дудочник подтолкнул меня и потянул глубже в рощу.
***
В нескольких милях от убежища Дудочнику почудилось какое-то движение через заросли на восток. Но когда он туда добрался, его встретила лишь притоптанная трава и никаких следов на высохшей земле. На следующий день нас с Дудочником разбудила дежурившая на часах Зои. Она услышала свист зяблика, но сейчас, в начале зимы, зяблики обычно не поют. Шепотом она сообщила, что это, скорее всего, чей-то сигнал. Пока я сидела, сжимая нож, Дудочник и Зои отправились осмотреть окрестности лагеря, но никого не обнаружили. Мы свернулись рано, еще до заката, и продвигались, избегая открытых участков, даже когда опустилась ночь.
К полуночи мы пересекли долину, пронзенную остатками металлических опор времен До. Погнутые, но не поваленные взрывом, они извивались над нами, словно десятиметровые проржавевшие ребра давно умершего зверя. Порывистый ветер дул всю ночь, затрудняя наши разговоры; в долине ветер свистел еще громче, завывая на опорах.
Мы только начали подъем из низины, когда из-за одной из ржавых опор выскочил человек. Схватил меня за волосы, не успела я даже вскрикнуть, развернул и приставил к моему горлу нож.
— Я искал тебя, — рыкнул он.
Я отвела глаза от рукоятки клинка. Дудочник и Зои замерли в нескольких шагах позади, готовые метнуть свои ножи.
— Отпусти ее или тут же умрешь, — сказал Дудочник.
— Пусть твои люди отойдут, — велел мне человек. Он говорил спокойно, словно ощетинившиеся ножами Дудочник и Зои угрожали вовсе не ему.
Зои закатила глаза:
— Мы не ее люди.
— Я точно знаю, кто вы, — сообщил он ей все тем же спокойным тоном.
Лезвие упиралось именно туда, где оставил шрам нож Исповедницы. Затруднит ли он проникновение лезвия, если незнакомец меня порежет? Я повернула голову, стараясь увидеть его лицо, но смогла рассмотреть лишь темные кудри: не такие плотные, как у Дудочника и Зои, но густые и пружинистые. Они свисали до его подбородка и щекотали мою щеку. Он не обращал на меня внимания, если не считать, что все еще прижимал нож к моему горлу. Я медленно продолжила поворачивать голову, нож все сильнее давил на шею. В конце концов я увидела его глаза, устремленные к Дудочнику и Зои. Незнакомец однозначно был старше нас, вероятно, ему было около тридцати. Я определенно видела его раньше, но память меня подводила.
До Дудочника дошло раньше, чем до меня.
— Думаешь, мы не знаем, кто ты? Ты Инспектор.
Теперь я сообразила, где его видела. На зарисовках на Острове. Изображение на бумаге обрело плоть. Пухлые губы, прищуренные в улыбке глаза. Он крепко прижимал меня к себе так близко, что я видела, как сейчас его глаза на темном лице щурились от лунного света.
