что спустя восемь лет Гвенди будет сидеть в пламенеющем факеле под названием «Орел-19», всерьез опасаясь, что в любую секунду превратится в перегретые атомы. – Вы проиграете выборы. Но в процессе заставите попотеть этого жирного борова Магоуэна. Даже на стадии предвыборных дебатов уже можно многое сделать. Пусть люди увидят, что он поддерживает идеи, которые не просто плохи, а совершенно несостоятельны и даже опасны. Вот о чем я прошу. А потом вы спокойно вернетесь к работе над книгой.
Гвенди была готова разозлиться на Пита, но она понимала, что хотя бы отчасти он прав. Она действительно чересчур драматизирует, что, наверное, простительно автору книги, где сплошные семейные тайны и жаркий секс.
– Ладно, скажем иначе. Принять удар на себя. Так будет правильнее?
Пит опять ослепительно улыбнулся.
– В лунку одним ударом.
– Мне надо подумать, – сказала она.
Возможно, это была ошибка.
8
Но не такая большая, как это, думает Гвенди, когда грохот двигателей превращается в оглушительный рев. Джафари Банколе так крепко сжимает ей руку, что парализующая боль ощущается даже сквозь две перчатки. Свободной рукой Гвенди открывает меню «ЭКИПАЖ» на айпаде, жмет на имя Джафари сенсорным датчиком на кончике указательного пальца (она обнаружила, что нужная информация вспоминается легче, когда не пытаешься вспоминать) и обращается к нему тет-а-тет по приватному каналу связи:
– Чуть полегче, Джаф, ладно? Мне больно.
– Прошу прощения, – говорит он, ослабив хватку. – Просто… мы так далеко от Кении.
– И от Западного Мэна, – говорит Гвенди.
Кабина дрожит уже не так сильно. Кресло Гвенди отклоняется назад на мягких шарнирах. Или не кресло? Может быть, это корабль меняет угол наклона. Опрокидывается. Кренится.
Гвенди переключается на общий канал связи с ЦУП, чтобы слушать, что говорят Кэти, Сэм и Айлин.
– Отдаление триста пятьдесят миль. Звуковой барьер пройден, – говорит Айлин. Ее голос звучит абсолютно спокойно, и почему бы и нет? Айлин в безопасности на Земле.
– Вас поняла, – говорит Кэти. Она тоже спокойна, что не может не радовать.
– Все в норме, «Орел-девятнадцать». Двигатели работают штатно, все три.
– Вас понял. – На этот раз отвечает Сэм Дринкуотер.
Кабина кренится еще сильнее, но уже не дрожит. По крайней мере, пока не дрожит.
– Разрешаю прибавить тягу, «Орел-девятнадцать».
Кэти и Сэм отвечают одновременно:
– Вас понял.
Гвенди не слышит никаких изменений в реве ракетных двигателей, но в груди становится тесно, словно на нее давит невидимая рука. Впереди, уровнем выше, врач Дейл Глен стучит пальцами по экрану айпада, что-то сосредоточенно пишет. Не одним пальцем с сенсорным датчиком, а именно пальцами. Он вообще снял перчатку. Будто сидит у себя в кабинете в Мизуле, думает Гвенди.
Она открывает меню «ИНФОРМАЦИЯ О ПОЛЕТЕ» на своем планшете. Со старта прошло меньше двух минут, а высота уже 22 мили. Скорость – 2600 миль в час. У Гвенди, которая убеждена, что скорость 80 миль в час на скоростной автомагистрали в Мэне – это уже запредельно опасно для жизни, такие числа вообще не укладываются в голове. Но нарастающая перегрузка ощущается тяжестью во всем теле. Земное притяжение не желает отпускать.
Раздается тяжелый удар, за которым следует яркая вспышка в левом иллюминаторе, и у Гвенди мелькает мысль, что это конец. Джафари снова до боли сдавливает ей руку.
– Отделился твердотопливный ускоритель, – говорит Сэм, на что Дэйв Грейвс отвечает:
– Аллилуйя. Давай, шевели дюзами, Бо Пип.
– Назовешь меня так еще раз, и я оборву тебе уши, – говорит Кэти. – Как понял?
– Вас понял, – говорит Дэйв, улыбнувшись.
Кабина кренится еще сильнее. Голубое небо снаружи уже потемнело и сделалось фиолетовым.
– Три основных двигателя работают превосходно, – говорит Кэти, и Гвенди видит, как Берн Стэплтон поднимает вверх два больших пальца. Уже в следующую секунду его голос звучит у нее в шлеме, на приватном канале связи:
– Как ощущения, сенатор?
Поскольку их больше никто не слышит, она говорит:
– Это лучший оргазм из всех возможных.
Он смеется. Получается очень громко. Гвенди морщится. Надо уменьшить громкость, но как? Не так давно она знала и даже убирала звук, но теперь напрочь забыла.
Регулятор в айпаде. Там вообще все.
Прежде чем она успевает уменьшить громкость, Берн отключается, и связь автоматически возвращается на общий канал. Айлин Брэддок сообщает им снизу – теперь из далекого далека, – что они прошли точку невозврата.
Кэти:
– Вас понял. Прошли точку невозврата.
Пути назад уже нет, думает Гвенди, и ее страх сменяется залихватским, лихорадочным ликованием, которого она никак от себя не ожидала. Теперь только вперед.
Она делает знак Джафари, чтобы тот поднял щиток шлема, и сама поднимает свой. Это против всех правил, но Гвенди нужно лишь пару секунд, и ей так хочется ему сказать… Ей необходимо сказать это вслух.
– Джаф! Мы увидим звезды!
Астроном улыбается.
– Божьей милостью, Гвенди. Божьей милостью.
9
После визита Пита Райли Гвенди начала изучать информацию о Поле Магоуэне, младшем сенаторе-республиканце от штата Мэн. Чем больше она узнавала, тем противнее ей становилось. Будь Гвенди моложе, она и вовсе пришла бы в ужас. Даже теперь, в пятьдесят восемь лет, имея немалый опыт в политике, она периодически впадала в ступор.
Ярый защитник бюджетно-налогового консерватизма, Магоуэн во всеуслышание заявлял, что не допустит, чтобы сторонники прогрессивного налогообложения лишили будущего внуков его избирателей, но при этом не возражал против вырубки мэнских лесов и коммерческого рыболовства на охраняемых природных территориях. Видимо, он полагал, что пресловутые внуки, о чьем будущем он так заботился, сумеют как-то решить эти проблемы, когда придет время. Он обещал, что при содействии президента Трампа и других «друзей американской экономики» добьется, чтобы в Мэне снова открылись текстильные фабрики «по всему штату от Киттери до Форт-Кента».
Он упорно отмахивался от вопросов, связанных с опасностью кислотных дождей и загрязнения рек, где уже были явления чудес в облике двухголовых лососей – в середине двадцатого века, когда текстильные фабрики работали круглосуточно семь дней в неделю. Если кто-то интересовался, как продукция этих фабрик сможет конкурировать с дешевыми тканями, импортируемыми из Китая, Магоуэн отвечал: «Мы запретим импорт любых товаров из Китая, кроме свинины му-шу и цыплят генерала Цо».
Люди на самом деле смеялись и аплодировали этому бреду.
За просмотром именно этого конкретного видео на ютьюбе Гвенди вспомнила, что сказал Пит Райли, когда приезжал к ней в декабре 2018-го: Люди отвергают науку, отвергают борьбу за права женщин, отвергают само понятие равенства. Они всеми силами отворачиваются от правды. Кто-то должен возвысить голос и ткнуть их носом в те вещи, в которые им удобнее и проще не верить.
Гвенди решила, что этим «кем-то» будет она, но когда Пит позвонил в марте 2019-го, сказала ему, что пока еще думает.
– Не затягивайте с решением, – сказал Пит. – В политике промедление смерти подобно, как вам известно. И если вы все же решитесь участвовать, мне бы хотелось возглавить ваш избирательный штаб. То есть если вы не возражаете.
– Как я могу отказать человеку с такой великолепной улыбкой?
– Тогда я готов приступить к
