Марина медленно, бесстрастно кивнула, как это делают врачи, наблюдая симптомы, подтверждающие ужасный диагноз.
– То есть ты из этих несчастных… неподготовленных, – уточнила она непонятно.
– Неподготовленных?
Теперь я совсем перестал что-либо понимать.
Марина смотрела вдаль; ее лицо стало печальней, и она словно на глазах повзрослела. Я затих, пораженный и поглощенный ее видом.
– Ты, должно быть, и легенды не знаешь, – предположила она.
– Какой легенды?
– Я так и думала, – проговорила она медленно. – Видишь ли, согласно известной легенде, смерть имеет множество агентов своего влияния. Они ходят повсюду, наблюдают людей, отыскивая среди них пустоголовых субъектов, никогда не вспоминающих о смерти.
Тут она заглянула мне прямо в глаза.
– Стоит одному из несчастных столкнуться с таким эмиссаром смерти, как он незаметно для себя оказывается в ловушке, из которой нет выхода, он незаметно вступает во врата ада. Эмиссаров смерти можно узнать по покрову на лицах, скрывающему, что у них нет глаз – только черные провалы внутрь черепа с кишащими там червями. Когда же необходимость в маскировке отпадает, они открывают лица, чтобы неподготовленный заранее узнал об ужасе, который его ждет…
Мерные звуки ее негромкого голоса почему-то заставили меня сжаться; судорога скрутила желудок.
И только тогда Марина улыбнулась своей вероломной улыбкой. Точно как ее кот.
– Ну ты даешь, – смог я сказать наконец. – Прямо мурашки по телу.
– Само собой.
Прошли еще пять или десять минут в полном молчании. Целая вечность. Две белые голубки порхали среди могил. Муравей медленно перебирался с моего ботинка на штанину брюк. Не происходило ровно ничего. Нога у меня затекла и стала бесчувственной; я беспокойно подумал, не ждет ли та же участь и мои мозги. Еще минута, и я бы запротестовал, может, даже ушел бы, но тут Марина подняла руку, призывая меня к молчанию. Она молча указала на входные ворота кладбища.
Туда кто-то входил – судя по силуэту, это была дама, в плаще глубокого черного цвета, похожем на бархатный; капюшон скрывал ее лицо. Руки, затянутые в черные же перчатки, были прижаты к груди, одежда ниспадала до земли, и с того места, откуда мы глядели, казалось, что черная фигура без лица плавно скользит по дорожке, не касаясь ее. Я почему-то похолодел от страха.
– Кто это?
– Шшшш, – прервала меня Марина.
Прячась за колоннами, мы наблюдали за дамой в черном, а та скользила меж могилами, как привидение. В руках, затянутых в черные перчатки, она несла алую розу, и казалось, что цветок – это кровь, брызнувшая из только что нанесенной ей раны. Женщина подошла к надгробию прямо под тем местом, с которого мы за ней следили, и остановилась к нам спиной. Я вдруг заметил, что на этой могиле, в отличие от всех прочих, не было никакого имени: только странный знак, напоминавший не то бабочку, развернувшую крылья, не то еще какое-то насекомое.
Дама простояла перед могилой не меньше пяти минут, прежде чем положила розу на мрамор надгробия. Затем так же плавно и медленно скользнула прочь и исчезла. Словно видение.
Мы возбужденно переглянулись. Марина наклонилась к моему уху, чтобы что-то тихо сказать, и по всему моему бедному телу прошла горячая волна, а волосы на затылке не только встали дыбом, но даже, кажется, стали отплясывать боссанову.
– Я ее случайно заметила три месяца назад, когда мы с Германом приходили сюда принести цветы тете Реме… Она приходит сюда каждое последнее воскресенье месяца в десять утра и оставляет красную розу на этой могиле, – говорила Марина, – всегда в этом черном плаще, перчатках и с капюшоном, скрывающим лицо – никто его никогда не видел. Всегда одна. Ни разу ни с кем не заговорила.
– А чья же это могила?
Странный знак, выбитый на мраморе, очень меня заинтриговал.
– Не знаю. В записях, которые хранятся здесь на кладбище, эта могила значится безымянной.
– А кто эта женщина?
Марина как раз собиралась ответить, когда силуэт дамы в черном плавно пересек проем кладбищенских ворот и стал удаляться. Марина вскочила, потянула меня за руку:
– Скорее, а то потеряем ее.
– Мы что, за ней?
– Не ты ли страдал тут от скуки? – бросила она мне раздраженно, словно потеряв надежду втолковать мне что-нибудь.
Женщина в черном уже уходила в сторону Бонановы, когда мы дошли до улицы Доктора Ру. Снова пошел дождь, но солнце порой проглядывало сквозь тучи, озаряя золотом дождевые нити. Мы следили за дамой сквозь этот поблескивающий занавес дождя. Пересекли вслед за нею Пасео-де-ла-Бонанова, поднялись к подножию холмов, усеянных дворянскими особняками, знавшими лучшие дни. Дама углублялась в путаницу пустынных улочек, покрытых печальным покровом сухих листьев – словно змея сбросила старую кожу и легла ей под ноги улицей. Вдруг она остановилась на перекрестке и застыла, как статуя.
– Она увидела нас… – прошептал я Марине, прячась с нею за толстым стволом дерева, покрытым вырезанными на коре надписями.
Несколько мгновений мы стояли неподвижно, боясь быть обнаруженными. Однако дама резко свернула налево и исчезла из виду. Мы переглянулись и продолжили слежку. Следы привели нас в глухой тупик, упиравшийся в железнодорожные пути, которые вели от Сарья к Вальвидрере и Сан-Кугату. Мы остановились. Дамы нигде не было видно, хотя она только что свернула в этот тупик. Над крышами и вершинами деревьев виднелись башенки моей школы.
– Она здесь живет, – предположил я, – просто зашла к себе в дом.
– Нет. Здесь никто не живет. Все эти особняки давно необитаемы, – указала Марина на темные фасады за решетками садов. Действительно, только пара старых каменных сараев и старое пожарище виднелись за темными купами растительности. Здесь никого не было. Дама будто испарилась.
Мы пошли по тупиковой улочке. В лужах блестела синева неба, опрокинутые вниз кронами деревья, а порою и мы с Мариной, но падавшие с веток капли разбивали наши скользящие отражения. В последнем особняке где-то резко хлопнула дверь. Марина молча на меня взглянула. Мы тихо приблизились, и я осторожно заглянул внутрь. Открытая дверь в красной кирпичной стене вела во внутренний двор. Видно, что раньше там был сад, но теперь все заросло бурьяном. Сквозь густую листву я различил странное здание, сплошь увитое плющом. Я не сразу понял, что это запущенная застекленная оранжерея на металлическом каркасе. Растения шуршали на ветру, словно рядом перешептывалось и роптало множество людей.
– Сначала ты, – велела Марина.
Не без внутреннего сопротивления я вступил в заросли. Марина неожиданно схватила меня за руку и пошла следом. Ноги погружались в мягкий слой какого-то мусора, шуршание вызывало в воображении образ клубка шипящих змей с красными глазками. Царапая руки и лица, мы пробирались сквозь враждебно колючий бурьян, пока не вышли на площадку перед оранжереей. Здесь Марина отпустила мою руку и стала рассматривать это мрачное сооружение. Оно было полностью погребено под толстым слоем заплетшего его плюща.
