— Ну что? — спросил испереживавшийся Виктор. Андрей не удержался, чтобы немножко его не потомить: вынул из-под сиденья магнитолу, воткнул на место (оставлять «Пионер» на виду — искушать судьбу: молотком по стеклу, магнитолу вон — и пусть истошный вопль сигнализации рвет уши владельца), поставил кассетку «Магнитные поля», распечатал банку «коки», отхлебнул.
— Хочешь? — предложил Виктору.
— Все в порядке, да?
— Пей. Не то чтобы в порядке, но теперь они будут заняты мной!
— А ты… справишься?
Андрей испытал удовольствие, услышав в голосе парня беспокойство не о себе, а о нем, Ласковине.
— Справлюсь! — Приятно чувствовать себя сильным. Приятно использовать свою силу, чтобы сделать мир более справедливым.
«Тщеславие, — вспомнил Ласковин, — враг воина!» Так говорил Зимородинский, а он ничего не говорил зря.
— Поехали, — сказал он, берясь за руль.
— Куда?
— Домой тебя отвезу, куда еще? — усмехнулся Андрей. — Сдам с рук на руки.
Что он и сделал. А на обратном пути позвонил Леноре, изящной куколке-полукореянке, классной массажистке. Андрей познакомился с ней в зале на Комсомола. По крайней мере треть подружек оказывались в его записной книжке именно таким образом. Хотя бывшую свою жену он встретил на презентации фирмы «Тошиба».
Андрей лежал на животе, а на нем в позе всадницы-амазонки в белой мужской рубашке с короткими рукавами расположилась Ленорочка Цой. Массаж она делала весьма квалифицированно и очень старательно. Кожа блестела, а рубашка намокла от пота. Массаж — это тяжелый физический труд. Фоном побрякивала музыка. Китайская.
— А у нас вчера твой учитель был, Зимородинский, — сказала Ленора. — Дома.
— И что?
— Читали Книгу Перемен. По-китайски.
— В первый раз слышу, что Слава знает китайский, — сказал Ласковин.
— Не он. Дедушка знает! — она с силой ввинтила сустав согнутого пальца в спину Андрея. — Он переводил.
— И как?
— Спорили. Тебе не больно, когда я вот так нажимаю?
— Больно, — равнодушно ответил Ласковин. — Это плохо?
— Плохо, если не больно. Ты должен говорить.
— Понял. Буду говорить. Так о чем они спорили?
— Да разве поймешь. Вы, мужчины, такие умные, — Ленора хихикнула. — Перевернись, — велела она. Взяла полотенце и вытерла лицо.
— Положи под голову руки.
— Что-то сегодня долго, — сказал Ласковин. Мысли его были наполовину заняты грядущими разборками.
— Долго, зато полезно. Очень важный курс заканчиваем.
— Да ну? А я не знал, что у нас — курс. И какой же?
— Регенерация и укрепление костей.
— Закончим — и я тебя больше не увижу? — Ласковин улыбнулся. — Ленорочка, ты шутишь!
— Почему — не увидишь? Через три месяца новый курс начнем, — последовал ответ.
— А завтра можно?
— Нельзя. Через месяц можно. Но я в Германию уезжаю. Мне твой друг обещал паспорт сделать.
— Какой друг?
— Николай. Сделает?
— Обещал — сделает.
«Ай да Митяй! Везде поспел!» — подумал Андрей.
— Но спать с ним я не буду, — строго произнесла Ленора. — У него су-ок плохой.
— Чего-о?
— Су-ок. Не понимаю, — сказала она рассудительно, — почему вы — друзья. Он совершенно неинтересный человек.
— Мы с ним вместе выросли, солнышко. В одном роддоме родились с разницей в месяц, в одной квартире жили, учились в одной школе и даже в одном детском саду в песочнице копались.
— Понимаю. Общая карма.
Андрей смотрел, как она трудится над его телом, разминает ему бедра, совершенно игнорируя гордое восстание плоти. Впрочем, при массаже это нормально. Андрей уже привык, а Ленора — вообще азиатская женщина. Все-таки потрясающая у нее фигурка.
— Мы с Колькой даже вместе в Политех поступили, — сказал он. — Только он ушел с третьего курса. Надоело. А я доучился.
— Должно быть наоборот. Он — Телец, а ты — Овен.
— И к Славе мы тоже вместе пришли.
— Слава сказал, ты был его лучшим учеником.
— Это он так шутит. Я ведь даже черный пояс не сделал.
— Он сказал: был. Раньше.
— Может быть, — Андрей немного обиделся.
Ленора снова потянулась за полотенцем. Вытерлась.
— Ноги раздвинь! — скомандовала она. — Зимородинский — совершенный человек.
— Ты так думаешь?
— Дедушка сказал.
Она сняла рубашку, скинула трусики и с тем же деловитым видом уселась Андрею на бедра.
— Это что, тоже массаж? — Ласковин не шевелился, глядел на нее из-под прищуренных век.
— Тоже.
Выражение лица у девушки по прежнему не чувственное, а деловитое.
— Не двигайся. Дыши медленно.
Андрей закрыл глаза…
Спустя некоторое время Ленора поднялась, вытерлась.
— Сядь.
Она достала из шкатулки длинную полынную сигарету, зажгла, села у ног Андрея, поднесла к точке у колена Ласковина.
— А что еще говорил обо мне Слава? — спросил он.
— Ничего.
Андрей несколько минут молча смотрел на женщину у своих ног… Потом быстро наклонился, схватил тапочек и метнул его в выключатель. Свет погас, Ласковин сгреб Ленору в охапку и без всяких восточных изысков опрокинул на ковер…
Через полчаса они перебрались на кровать. Ленора зажгла ароматическую палочку, а Андрей подумал, что никогда не смог бы жить с такой женщиной. Слишком уж они разные. Жить — нет, а вот все остальное…
— Ну что, хороший у меня су-ок? — спросил он еще через час, наблюдая, как обернутая в купальное полотенце Ленорочка Цой раскладывает бутербродики по кругу микроволновой печи.
— Бывает и лучше.
Вот сюрприз. Неужели у малышки имеется чувство юмора? Жалко, что она уезжает. Можно было бы неплохо развлечься.
Андрей еще не знал, какие именно развлечения ему предстоят в ближайшем будущем. Не знал, что доживает последние часы своей прежней жизни. Что завтра утром его карма, или как там ее называют, совершит головокружительный кульбит и швырнет своего хозяина прямо в мясорубку.
— Опаздываешь, — укоризненно сказал Митяй, когда Ласковин явился в офис на следующее утро. И, потянув носом воздух: — Хорошие духи!
Нюх у Николая был лучше, чем у его жены. И это существенно облегчало обоим жизнь.
— Давай к шефу! Конь уже копыто сбил, тебя дожидаясь. Что-нибудь стряслось, Ласка?
Лаской, бойцовской кличкой, Митяй звал Андрея, только когда беспокоился за него. Лаской в свое время окрестил его Зимородинский. Не от «ласкать», а от крохотного хищника, способного разорвать горло куда более крупному зверю. Раз Митяй обеспокоен, значит, Конь уже в курсе событий.
