К тому же, когда Энни слегла с больным горлом, а ее мать чуть не сошла с ума от беспокойства, Джемисон тщательно осмотрел девочку и поставил диагноз — легкий ларингит. Прописанные им средства — принимать таблетку аспирина три раза в день, а в промежутках полоскать горло соленой водой — оказали чудодейственное влияние и на мать, и на дочь. Но его врачебные услуги на этом не кончились. Несколько раз повидав Джилли в состоянии, когда нервы ее были совсем расстроены, старик и ей назначил лечение, хоть и поворчал, что не надо бы, поскольку он оставил практику. Тем не менее прописанные таблетки помогли, успокоив нервы, хотя все, что она принимала прежде, не помогало. Правда, они не избавили ее от беспокойства и страха за Энни, но теперь, даже когда она тревожилась и суетилась, руки ее почти не дрожали и она способна была гораздо дольше удерживать внимание на одной мысли. И кошмары стали сниться гораздо реже, так что Джилли с удовольствием объявила, что ей лучше спится.
Временами, в более мягкую погоду, Энни пешком ходила к учительнице музыки, в старенький домик мисс Хардинг на дальнем краю деревни. Джилли обычно провожала дочь до полдороги и заодно заходила в булочную или покупала бакалейные товары на почте. Но зима стояла морозная, и такие дни выдавались редко: гораздо чаще Джеймс Джемисон подъезжал как раз к тому времени, когда Энни пора было на урок, и подвозил ее в деревню. Дошло до того, что Джилли стала его ждать, а Энни, обычно столь замкнутая, относилась к нему почти как к отцу или дедушке.
Однажды в середине января, когда ветер высоко вздымал прибой над пляжем и нес с моря колючую снежную крупку, старик с юной пассажиркой, прибыв к дому мисс Хардинг, нашли там взволнованно дожидавшегося их Тома Фостера. Точнее сказать, тот ждал Джемисона.
Старик пару раз сталкивался с Томом Фостером в «Приюте моряка» и находил его угрюмой, бородатой, обветренной скотиной, имевшей привычку с размаху грохать пустой кружкой по стойке бара, чтобы привлечь внимание бармена и заказать следующую. У него было мало друзей среди других рыбаков: более необщительного человека Джемисон еще не встречал. Однако сегодня ему понадобился друг… вернее сказать, понадобился врач.
Старая дева, мисс Джулия Хардинг, заставила Фостера дожидаться в маленьком зимнем садике перед дверью: он был не из тех, кого прилично пригласить в дом. Однако Фостер, еще стряхивавший брызги с волос и нетерпеливо приплясывавший на месте — расхаживать туда-сюда не позволяла теснота, — бросился к Джемисону, едва мисс Хардинг ввела его в сад.
— Мой парень, — прохрипел он и схватил Джемисона за руки, — спать не может, так чешется. Знал, что вы девку возите к училке, вот и ждал. Но вы зайдите поглядеть на парня. Окажите услугу, а уж Том Фостер услуг не забывает. Только это больше для Джефа, чем для меня. Он всю шкуру расчесал, вот как. А у меня машины нет в город его везти… да он и не хочет к городскому доктору. Но насчет вас он не прочь, ежель вы его посмотрите.
— Вообще-то, я больше не практикую… — Старик явно растерялся и не знал, что делать.
Но Энни взяла его за другую руку.
— Пожалуйста, сходите, — попросила она. — Ну пожалуйста, сходите посмотрите Джефа. И я с вами пойду!
Мисс Хардинг погрозила Энни пальцем:
— А как же ваш урок, юная леди? — Но, обратившись за поддержкой к Джемисону и Фостеру, она не встретила одобрения и, тут же замотав головой, укорила себя: — Да о чем это я думаю? Если с бедным мальчиком стряслась беда, это, уж конечно, важнее музыки. А с ним наверняка беда, раз мистер Фостер здесь, уж он-то по пустякам беспокоиться не станет — он и вовсе ни о чем не беспокоится, разве что о рыбе, да и то нечасто!
— Эт-точно, — промычал Фостер, то ли не заметив укола в словах сплетницы, то ли пропустив его мимо ушей. И посмотрел на Джемисона. — Идемте?
— Ну что ж, — вздохнул тот, — думаю, не будет вреда, если я осмотрю мальчика, а старую докторскую сумку я всегда вожу в багажнике… хотя теперь в ней не так уж много лекарств. Однако… — Он махнул рукой и провел Энни и Фостера обратно к машине, повез их к дому Фостеров, стоявшему напротив мола на набережной.
Жена Фостера, маленькая, черноволосая, смуглая женщина, все же далеко не такая уродливая и хмурая, как ее муж, вытерла руки о передник, чтобы пожать Джемисону руку, впуская его в дом. Она ничего не сказала, только показала на распахнутую дверь спальни.
Джеф лежал в комнате, грубое одеяло топорщилось на нем, и в помещении отчетливо пахло рыбой, впрочем, как и во всем доме. Наморщив нос, Джемисон оглянулся на Энни, но та как будто не замечала вони; девочка думала только о здоровье Джефа. Когда она приблизилась к кровати, лежащий, видимо, почувствовал ее присутствие: раздувшаяся уродливая голова показалась из-под одеяла, и на нее уставились светящиеся зеленые глаза. Но…
— Нет-нет, девонька, — проворчал Том Фостер. — Знаю, он твой дружок, но тебе здесь нельзя. Он голый под одеялом, и расчесы на вид гадкие. Так что ты выходи, а мамаша Фостер там за тобой присмотрит. — И эта грубая скотина почти ласково вытолкнула ее из комнаты.
Когда Фостер закрыл за ней дверь, Джемисон придвинул стул к постели и заговорил:
— Ну, молодой человек, давай-ка попробуем успокоиться. Я пришел посмотреть, что с тобой такое. — И он стал отворачивать край одеяла.
Неуклюжая ладонь с короткими пальцами и толстыми перепонками тут же вцепилась в край одеяла и натянула его обратно. Джемисон заметил кровь под острыми ногтями, дрожь исковерканного тела под одеялом и ужас в огромных влажных, о, таких глубоких глазах.
Фостер тут же шагнул вперед.
— Эй, ты, это… не надо, парень, — сказал он. — Это ж доктор. Друг твоей девчонки и ее мамки. Ты дай, он посмотрит, как ты расчесался.
Существо по имени Джеф (вблизи его никак нельзя было назвать человеком) приоткрыло рот, и Джемисон увидел зубы: маленькие, но острые как иголки. Впрочем, в оскале не было угрозы: просто губы обиженно приоткрылись, как будто в безмолвной мольбе, и пальцы медленно разжались, позволив старику отогнуть одеяло.
Фостер не отходил от врача, но, сколько ни присматривался, не приметил ни малейших признаков отвращения к открывшемуся зрелищу: к этому чешуйчатому телу, которое еще пять лет назад специалист в Сент-Остелле признал тяжелейшим из виденных им случаев ихтиоза, а за прошедшее время положение стало по меньшей мере в два раза хуже, — к этому телу под шеей с толстыми складками, к расчесанным до мяса пятнам на руках и на груди с клочьями грубой серой кожи. Когда старик открыл свою сумку и потребовал горячей воды и чистых полотенец, Фостер удовлетворенно кивнул. Да, он все правильно сделал, и этот Джемисон — хороший, настоящий врач, готовый помочь всякому живому существу, даже такому, как это, под одеялом.
