— Добро пожаловать. Чайку?
— Нет, спасибо… Ничего, что я зашла? Я долго думала, звонить или нет, хотела уже в школу пойти, а потом решила, что одна не хочу. А что тут у вас?
Боже, она еще и с букетом. Штук пятнадцать алых роз, за спиной прятала.
— Цветы в вазу, — сказал Стасик, скрываясь на кухне. — Завянут.
— Познакомь нас, — попросила Лорка, проходя в комнату.
— Это Стасик, — кивнул я в сторону кухни. — Стасик, это Лариса!
— Очень приятно! — рявкнул он и появился с большой хрустальной вазой, наполненной водой. — Ваза, конечно, уродская, но пока постоят.
— Уродская, — согласилась Лариска, аккуратно вставляя в нее букет. — Ой, что же я с ним теперь делать-то буду?
— Подаришь кому-нибудь.
— Я классной руководительнице хотела подарить.
— Марише? Да ее б удар хватил, — захихикал Стасик. — Не приучена она у нас к цветам. Не заработала.
— Что, противная?
— Хуже. Дура, к тому же злобная. Сущий ваххабит.
— Подтверждаю, — сказал я, поймав вопросительный Лоркин взгляд.
— Тогда хорошо, что не подарила. Ой, а это чьи картины?
Картины, конечно же, были Стасиковых черепов, о чем он тут же сообщил. Они и в самом деле ничего рисуют — особенно мне нравилась вот эта, с горным пейзажем. Стасик говорил, их картины есть в частных коллекциях в Штатах, Швейцарии, Гонконге и еще где-то.
— Здорово, — сказала Лорка. — А почему так мало?
— Что-то у них дома, что-то в мастерской… Вот еще, батон нарисовал. — Стасик выволок из-за шкафа большой холст на раме.
— Ничего себе, — сказал я.
На холсте был изображен призрачный силуэт над какими-то кустиками, терявшимися в тумане. На заднем плане угадывались надгробия, в черном небе тускло мерцали звезды. Вроде ничего особенного, но нарисовано было мастерски, жутко.
— Страшилок начитался?
— Батон-то? Обычно такого не рисовал. У нас гараж прямо возле кладбища, он там завозился с двигателем и уже за полночь домой топал, вот и причудилось ему… Два дня рисовал, а потом за шкаф закинул. Халтура, говорит. Только возле рынка продавать.
— Не скажи, — заметил я. — Я бы на стенку повесил.
— Я с батоном потрещу, может, он подарит. Ему все равно без надобности, — великодушно сказал Стасик.
Я повернулся к Лорке, чтобы спросить ее мнение о картине, и замер. Она смотрела на холст, с омерзением скривив губы.
— Что, не нравится? — поинтересовался Стасик.
— Нет, — сказала она, мотнув головой. — Убери, пожалуйста.
Он не стал ничего уточнять и вернул холст на прежнее место, за шкаф. Лорка села на стул.
— Чего? Плохо, что ли? — встревоженно спросил Стасик.
— Да нет, нормально.
— Говори. Рожа у тебя… — Он запнулся: слово «рожа», конечно, к Лорке никак не подходило.
— Неприятная картина, — сказала Лорка. — Но написано талантливо.
— Угу, — неопределенно буркнул Стасик.
— Послушайте, а мы можем туда сходить? — спросила она.
— На кладбище? — уставился на нее я. — Ради бога. А что там делать?
— Ну… Интересно. Каждое кладбище — это история города.
— Да хоть сейчас.
— Без вопросов, — сказал Стасик. — Раз уж мы задвинули школу… На кладбище ветер свищет, завиваясь над крестом, на могилке… э-э… — Он осекся, потому что дальше было не шибко прилично.
Лорка хихикнула.
— Знаю я, знаю, — сказала она. — Тара-рам тара-ра-рам, тут могила растворилась, вышел из нее мертвец: «Что ты делаешь, негодный?»
— Тара-рам меня, подлец, — закончил я. — Какие мы образованные и утонченные молодые люди. Аж противно.
— А что? Детский стишок, — пожал плечами Стасик. — Так что, валим на кладбище? Только я бутер свой дожру, делал ведь, старался. Ну и розы — я себе оставлю, да? Красивые…
— На кладбище мы пошли пешком — чтобы убить время. По дороге Стасик пространно рассуждал о мертвецах.
— Вот смотри, Лех, — приставал он, — положили мертвеца в гробик, гвоздями забили, зарыли. Лежит он там, и что с ним происходит?
— Разлагается, — рассеянно буркнул я, пиная пустую банку из-под «Доктора Пеппера». — Что ему еще делать?
— А почему?
— В смысле? Почему разлагается? Потому что из мяса. Хочешь, проведи эксперимент — кошку дохлую, или крысу, или просто вырезки грамм триста в ящичек положи, и закопай и проверяй ежедневно.
— Лениво, — сказал Стасик. — Ну… А вот бывает, что живого закопают. Он заснул там или заболел чем, а потом проснулся, глядь — а сам в гробу. Ковырь, ковырь крышку-то, а она не поднимается. Страшно, наверное…
— Страшно, — согласился я.
— Гоголя, говорят, так закопали. Я где-то читал. Откопали потом, смотрят, а он уже почти гроб изнутри прогрыз, но все же помер по-настоящему, не успел вылезти.
— А чего они его откапывали? — удивился я.
— Не помню… Письмо он, что ли, оставил. Если, мол, ласты склею, вы потом посмотрите, правильно я склеил или неправильно. А они опоздали. Вроде так я читал.
— А кладбище у вас старинное? — спросила Лорка, слушавшая нашу дискуссию без особого интереса.
— Лет сто, — сказал Стасик с видом знатока, хотя ничего про кладбище знать не мог — они сюда приехали из Челябинска не так уж и давно, когда дед помер.
— А я вот точно знал, что кладбищу под две сотни; раньше там была церковь, но при большевиках ее сломали и построили из кирпича кинотеатр…
— Сто пятьдесят, — сказал я веско.
Стасик не стал спорить, а Лорка удивилась:
— Так много?!
— У нас еще еврейское есть, его еще до войны забросили, — сказал я, — но там и не кладбище уже, а так, заросли… Ямки всякие, кусты, деревья. Даже памятника порядочного не осталось. Там кто-то копается, золото, наверное, ищут. Евреев, говорят, когда хоронили, всегда золото в могилу клали, хоть чуть-чуть. А кто богатый — тем много.
— А это уже оно, кладбище ваше?
Да, это уже было оно. Толстая краснокирпичная ограда с крестообразными сквозными отверстиями, местами вместо старого кирпича — новый, обычный силикатный. Над оградой нависали липы, на которых вполголоса каркали вороны.
— Осторожно, тут никогда не прекращается бомбежка, — предостерег Стасик.
— Мой отец еще при советской власти на субботник сюда ходил, — сказал я, — так они затеяли гнезда вороньи разорить, чтоб не пакостили. Пригнали машину, ну, которая фонари ремонтирует, мужик поднялся в этой штуке к гнездам и давай ломать. Черта с два сломали — они аж проволокой алюминиевой поприкручены. Парочку оторвали, плюнули и уехали.
— Умные вороны, — пробормотала Лорка.
Мы как раз подошли к входу. Возле него стояла небольшая старушка с букетиками каких-то беленьких цветочков.
