Судя по газетной статье, Соня была просто ангелом. Она вела занятия в воскресной школе и выполняла поручения пожилых соседей. Наскоро пролистанный дневник, где все действующие лица обозначены инициалами, подтвердил, что она была добросердечной девушкой, обладавшей затейливым почерком и погруженной в обычные подростковые переживания: здесь и домашние задания, и мальчик («Д»), и соперница («К»). Она любила Элвиса («Э»), держала котенка по имени Песо («П») и на Рождество собирала игрушки для бедных.
Наверно, Соня считает, что я представляю угрозу для Джинни, и хочет, чтобы я знал: она меня раскусила. Хотя непонятно, почему она сама набросилась на девушку. Возможно, будучи призраком, она несколько запуталась. Или пытается защитить Джинни, отпугнув ее.
Впрочем, всегда остается вероятность, что «Старую любовь» считает домом не один призрак. Не исключено, что другая пропавшая девушка, Кэтрин, — это и есть К. Судя по дневнику, они с Соней плохо ладили при жизни. Но надежных свидетельств наличия там более чем одной сущности нет, а поющий голос, который привел меня к дневнику в комнате отдыха, — тот же самый, что шептал «убийца».
Кроме того, сколько мертвых людей вообще могут болтаться в одном и том же месте?
В любом случае я не могу смотреть сквозь пальцы на надпись помадой или царапины Джинни. Если мне не удастся каким-то образом убедить Соню (или кого бы там ни было), что я не опасен, придется ее прогнать. Иначе все мои усилия по возрождению «Старой любви» пойдут прахом.
Вопрос в том — как? Не в моем положении уместно звать на помощь священника.
Хуже того, призрак прав. Я могу быть смертельно опасен. Я уже однажды убил.
Отхлебываю еще глоток крови и замечаю, что мой определитель номера мигает. Звонил Бен Мюллер, но сообщения не оставил.
Зачем Бену звонить сюда? Неужели он всерьез считает, что Джинни прошлым вечером отправилась ко мне домой? Едва ли мне можно приписывать обилие любовных похождений, но, с другой стороны, он знает Джинни лучше, чем я, и если вспомнить, как она поцеловала меня в шею…
И все же, если судить по тому, как они сцепились раньше, это навязчивое преследование. Может, Соня и права, что тревожится за безопасность Джинни. Только она взялась не за того парня.
Следующим вечером, обходя коридоры кинотеатра, я не слышал пения, не натыкался на островки холода и нигде не видел новых букв «С».
Сегодня я сам принес освежающие напитки и сласти, а заодно и сделал несколько звонков, заказал регулярные поставки конфет, воздушной кукурузы и лимонада. Теперь надо принять меры, чтобы Соня успокоилась.
Ровно в семь вечера в вестибюль вприпрыжку влетает Джинни. На ней другая белая блузка, с длинным рукавом и манжетами на пуговицах.
— Как твоя рука? — спрашиваю я из-за прилавка.
Джинни пожимает плечами:
— Выглядело куда хуже, чем на самом деле.
— А Бен? — нажимаю я. — Больше не приставал?
Она оглядывается на главный вход:
— Не сегодня.
И тогда я слышу, как Соня снова шепчет мне на ухо: «Убийца!»
— Нет! — вскрикиваю я и, спохватившись, добавляю для Джинни: — Я не тебе. — Удрученно взлохмачиваю рукой волосы. — Прости, но тебе лучше уйти. Сегодня мы не открываемся. Здесь… кое-кто есть. Это прозвучит нелепо, но она…
— Призрак? — подхватывает Джинни, поднимая поцарапанную руку. — Да, это я уже поняла. И если ты спросишь меня, я скажу, что нам стоит изгнать эту сучку.
Ух ты! Такой реакции я никак не ожидал и невольно восхищаюсь отвагой Джинни. А вдруг у нас двоих все же может быть будущее, если мы захотим за него бороться?
Бросаю косой взгляд на мамину Библию, обернутую в кухонное полотенце и лежащую на прилавке. Я не уверен, что не займусь пламенем, если коснусь ее. Я вообще не представляю себе, что делаю. Хотя Соня и набросилась на Джинни, я невольно испытываю смешанные чувства по поводу ее изгнания. В конце концов, я далеко не невинен, а она, по общему мнению, являлась как раз таковой.
— Серьезно, давай разберемся с этим сейчас.
Джинни делает шаг ко мне — и тут же ее отбрасывает порывом ураганного ветра, яростной воздушной стеной, вставшей между нами.
Сласти и стаканчики сыплются с прилавка, газировка разливается. На лбу Джинни появляется кровавый след от удара. Хрустальная люстра дрожит и раскачивается.
— Соня! — кричу я, пытаясь добраться до Джинни. — Соня, пожалуйста! Послушай меня! Ты совершаешь ошибку! Разве ты не видишь? Ты причиняешь ей боль!
— Убийца! — возвращается Сонин голос, на этот раз громче, чем мой. — Убийца!
— Я…
Я что, должен признаться? И этого хватит?
— Да, я…
Джинни лежит лицом вверх и извивается, как будто ее душат невидимые руки, пинает воздух обеими ногами. Затем ее поднимает, кружит и роняет снова.
Я тянусь назад, за Библией, но боль обжигает мне подушечки пальцев, и я отдергиваю руку.
Ничего не понимаю. Соня знает, что это я чудовище. Почему она метит в Джинни, а не в меня?
Уж не ревнует ли Соня, не спорят ли девушки из-за меня? Но затем призрак снова начинает стенать:
— Убийца, убийца!
— Ты права! Соня, ты права!
Я вовсе не собирался убивать собственного дядю, хотя иначе рано или поздно, скорее всего, он убил бы меня. Я просто хотел стать сильнее, чтобы иметь возможность защитить себя. Я не знал, что с этой силой придет и жажда крови, с которой до сих пор еще не научился справляться.
— Соня, остановись! Пожалуйста! Наказывай меня!
Я уже готов без возражений смириться с вынесенным мне приговором, когда из служебного коридора в вестибюль врывается Бен. В одной руке у него топор, а в другой — боже милостивый! — он держит за волосы отрубленные головы родителей Джинни.
И швыряет их на красный ковер.
— Приветик, Джинни!
Им овладела Соня? Он обезумел?
Джинни стоит на коленях, склонив голову, ее лицо спрятано в ладонях. Сейчас она — легкая добыча.
— Убийца, убийца, убийца! — снова обвиняет Соня.
Бен мешкает, отыскивая взглядом говорящего.
— Соня!
Я уклоняюсь от коробки конфет, со свистом проносящейся мимо. Я хочу помочь. Я должен помочь, но сверхъестественный ветер удерживает меня.
— Отпусти ее! Он же ее убьет!
Съежившись на красном ковре, Джинни кажется такой маленькой. Мы знаем друг друга всего пару дней, но она принесла в мою жизнь солнечный свет и дала почувствовать, что и у меня есть свое место в мире. Это не любовь — разве что надежда на нее. Но я не бывал ближе к этому чувству с тех пор, как мне сравнялось десять. Если я нравлюсь Джинни, как я могу быть чудовищем?
Я снова тянусь за Библией и поднимаю ее над головой, не обращая внимания на боль.
