Располагайтесь удобно в моем доме, отдыхайте от забот и наслаждайтесь окружающей природой. Разумеется, мы увидимся с Вами, мой друг, как только обстоятельства отпустят меня к Вам.
С теплым приветом
Ваша Кристиана
P.S.: Ваш багаж, полагаю, был доставлен в местную гостиницу. Будьте добры забрать его самостоятельно. Так уж тут водится."
Признаться, многое в письме было для меня неясно. И дело даже не в неожиданно теплом тоне, которого в предыдущих ее письмах ко мне не наблюдалось – его я отнес на счет неустойчивого темперамента местных уроженцев, о котором был наслышан. Но что значит – "все будет сделано"? Кем же, простите? А тот факт, что хозяйка характеризует жуткую обстановку этого склепа как "теплую атмосферу"? Должно быть, она и в самом деле довольно экстравагантна в своем восприятии мира. Во всяком случае, я большинства ее взглядов и суждений не разделял. Однако же, несмотря на это, сама личность Кристианы с каждым часом становилась для меня все более интересной. И я надеялся когда-нибудь иметь удовольствие побеседовать с ней очно.
Единственно, чем я был по-настоящему раздосадован, так это необходимостью отправляться на поиски моей поклажи, которая странным образом оказалась где-то в деревне. Но, по-видимому, иного выхода у меня не было.
Поскольку с момента прочтения письма ситуация для меня несколько прояснилась, я решил безотлагательно приступить к моему обустройству в стенах этого дома, где, по иронии судьбы, я оказался в настоящий момент единственной живой душой.
Прежде чем отправиться на поиски своего небогатого, но столь необходимого мне, как я тогда считал, имущества, я решил немного осмотреться и отыскать в доме место моего будущего обитания, чтобы, по крайней мере, четко представлять себе путь, по которому я должен буду транспортировать два увесистых чемодана, к моему немалому раздражению брошенных нерадивым таксистом неведомо где. Завладев увесистым ключом на огромном ржавом кольце, который при всем тщании невозможно было бы спрятать ни в один карман, я стал медленно подниматься наверх по узкой скрипучей лестнице, которая, постепенно поворачивая направо, уходила во мрак. Перспектива здесь жить нравилась мне все меньше и меньше, и ощущение нереальности происходящего не покидало меня ни на секунду, хотя, надо сказать, обстановка дома и даже царящая в нем жутковатая атмосфера казались мне каким-то образом нечуждыми, и даже какая-то дикая искра воспоминания мелькнула за кулисами моего сознания, правда, тут же погаснув.
Я слышал о существовании старинных замков, специально декорированных в традициях времен их процветания для привлечения туристов, на любви которых к экзотике зарабатываются немалые деньги, и даже тамошние дворецкие и слуги, словно сойдя со страниц романов Дюма или Сервантеса, носят шпаги, треуголки и прочую дребедень в том же духе и, слащаво улыбаясь, стараются убедить посетителей в подлинности спектакля. А шуршащие множеством юбок придворные дамы, ангажированные на этих аттракционах, отличаются от подлинных лишь наличием нижнего белья, причем и это, последнее, отличие легко устраняется за дополнительную плату. Интересно и прибыльно.
После того как я вспомнил об этом, у меня мелькнула столь же неожиданная, насколько и глупая мысль, что кто-то из моих приятелей, прознав о моих планах, просто разыграл меня, не пожалев определенной суммы и применив те же технологии. Но, по здравому размышлению, я эту мысль нещадно отбросил, поскольку особой привлекательности в розыгрыше все же не было, как не было у меня и приятелей, могущих потратить столь "определенную" сумму без риска вогнать в кабальный долг несколько поколений своих потомков.
Размышляя подобным образом, я одолел успевшую извести меня беспрестанным скрипом лестницу и, повернув направо, проследовал согласно инструкциям до самого конца коридора, ведшего меня мимо расположенных по обе стороны низких темно-коричневых дверей, слегка утопленных в шершавую стену. Их я все же смог разглядеть в казавшейся поначалу непроглядной тьме – должно быть, откуда-то все же проникал какой-никакой свет, позволявший хотя бы не натыкаться на косяки и кованые дверные ручки, затертые, как я мог рассмотреть впоследствии, сотнями рук не одного поколения хозяев дома и их гостей, по воле судьбы принявших приглашение остаться здесь на ночь.
Мне вспомнился любимый мною в детстве роман, в котором злая тетка заточила ненавидимую племянницу в ужасной "красной" комнате и ребенок едва с ума не сошел от ужаса, рисуя в воображении все дикости, рассказанные сердобольной нянькой об этом помещении и обдирая в кровь руки, молотя в дверь в бесплодных попытках вымолить прощение за несуществующий грех. Двери той комнаты, должно быть, выглядели примерно так же, даже если и не были такими низкими и уродливыми.
Сразу за моей комнатой, бывшей, как упоминалось в письме, последней по коридору, располагалась дверь, ведущая в мансарду, еще более низкая и, похоже, намертво приросшая по причине своей полной заброшенности и невостребованности. Несколько обшарпанных ступеней отделяли ее от уровня пола. Никакого интереса эта дверь для меня не представляла.
Большой, потускневшего металла, ключ с отвратительным скрипом повернулся в скважине, словно противясь моему желанию проникнуть в по праву пренадлежащую мне теперь обитель. Зачем вообще было запирать двери, если в доме, кроме меня, никого нет? Кому нужны эти меры предосторожности, каких неведомых злоумышленников можно было опасаться, с таким усердием запирая эту келью на три оборота? Разве что археологи могли бы позариться на "сокровища" этого вместилища призраков, да и те наверняка ограничились бы "гробницей" на нижнем этаже!
Так чертыхался и ворчал я, борясь с проклятой дверью, преграждавшей мне путь в мои владения.
Несчастный идиот! Жалкий, глупый, самовлюбленный щенок, каким я был тогда, стоя перед этой дверью и наивно полагая, что могу еще хоть чем-то распоряжаться и хоть на что-то влиять в своей судьбе, за которую уже тогда не дал бы ломаного гроша самый убежденный оптимист! Как жестоко бывает порой провидение, застилая нам глаза пеленой глупости и не позволяя увидеть того, что лежит на поверхности, не предоставляя возможности предотвратить нависшую угрозу или даже только подумать о ее существовании! Влекомые тщеславием и себялюбием, жаждущие ложного признания и презревшие иную власть, кроме человеческой, мы с идиотской ухмылкой суем голову во что-то куда более ужасное, нежели пасть тигра, оскорбляя законы гораздо более древние, чем этот мир, который, впрочем, в этот момент для нас уже потерян…
Приложив некоторые усилия, мне удалось распахнуть обе створки окна, выходящего, что меня порадовало, в сад. Открывающийся вид на лес и струйка свежего воздуха, напоенного запахом реки, внесли немного оживления в мое мрачное настроение, и присутствие духа начало ко мне постепенно возвращаться.
