Не желая дышать пылью Александр Петрович удалился вниз. Папка содержала досье на Щетенко, все, что удалось добыть Багрову, и, несмотря на некоторую бессистемность материала, следовало признать — его информаторы поработали основательно.
Биография Щетенко оказалась унылой и небогатой событиями. Окончив школу и техникум во время правления Андропова, он по рекомендации комсомола попал в только что организованный сверхсекретный институт с романтическим названием «Учреждение почтовый ящик 1226». В просторечии подобные заведения называли тогда просто «ящиками». Его направили работать на телефонный узел. Через год он становится секретарем комсомольской организации института, а еще через год вокруг него разражается скандал. Насколько можно было судить по скупым пометкам в документах отдела кадров и протоколу закрытого комсомольского собрания, он во время дежурств занимался прослушиванием и записью телефонных разговоров, а затем пытался кого-то шантажировать. После публичного шельмования на комсомольском и профсоюзном собраниях Щетенко отделался всего лишь строгими выговорами по комсомольской и административной линиям, которые не оборвали его карьеры. Вскоре он становится начальником телефонного узла, затем — главным энергетиком, и наконец, за год до расформирования «ящика» — заместителем директора по административно-хозяйственной части. Сразу после ликвидации КГБ и закрытия его наиболее одиозных институтов, в том числе и «ящика 1226», возникло акционерное общество «Нейтрино». Оно получило все лаборатории института, еще вчера считавшиеся новейшими, по чисто символической цене, как старый ненужный хлам. «Нейтрино» поставляло на рынок охранную и подслушивающую аппаратуру, всякие «жучки» и прочую пакость, но рыночные доходы общества были на порядок ниже поступавших на их банковские счета сумм. Это, в сочетании с личными контактами Щетенко с торговцами оружием и наркотиками, приводило к заключению, что его основная сфера деятельности — незаконная.
Поразмыслив, Александр Петрович решил согласиться: он считал сотрудничество с Интерполом важной точкой опоры своего благополучия. Уточнив на обратном пути в машине детали, он отказался пока от встречи с Ленски, приберегая ее на случай, если ему, Самойлову, понадобится существенная помощь, выходящая за рамки компетенции полковника.
Александр Петрович считал себя исключительно адвокатом и никак не детективом, а потому избегал игры «в сыщика», к сожалению, не всегда успешно. Сейчас у него было два пути: личные контакты со Щетенко и углубление в его психологию либо изучение деятельности «Окаянной конторы». В полученной папке, помимо прочего, имелся список сотрудников Института на момент его расформирования в 1991 году — сотня с небольшим человек. Подсказка была очевидной: поскольку видно невооруженным глазом, что Щетенко сам не в состоянии ни создать, ни организовать ничего существенного, значит, он питается остатками трупа своего «почтового ящика», и все концы следует искать там. Александр Петрович недовольно поморщился, как всегда, когда обнаруживал совпадение логики рас-суждений полковника со своей собственной, но следовало признать, что в данном случае это оказалось удобным.
Началась неприятная рутинная работа: бесконечные поездки по имеющимся адресам, расспросы родственников и соседей. К предварительным звонкам по телефону адвокат не прибегал — опыт показывал, что многие люди после таких звонков без всяких мотивов, просто на всякий случай, стараются избежать личного контакта и даже скрыться. В любом случае не ожидая любезного приема, Александр Петрович запасся бумагой с печатью, из коей следовало, что адвокат Самойлов является членом комиссии по назначению специальных пенсий людям, подорвавшим свое здоровье на вредной работе в период застоя. Но заметного благоприятного действия этот мандат не оказывал, встречали угрюмо, разговаривали неохотно и норовили поскорее спровадить, иногда в хамской форме.
Через неделю, добросовестно обследовав все адреса, адвокат подвел неприятные и довольно странные итоги. Во-первых, из ста восьми человек, имевшихся в списке, в живых осталась лишь половина, хотя в основном люди были не старые. И во-вторых, в эту половину входил исключительно обслуживающий персонал — охрана, водопроводчики, электрики и тому подобное. И удивительнее всего было, что все они — как-никак более пятидесяти взрослых людей — не могли сказать ничего конкретного о том, чем занимался их институт. Всё знали жаргонное прозвище института — «Окаянная контора», говорили, что ученые насылали на целые города и страны порчу, делали из людей идиотов, или зомби, или даже вурдалаков, но конкретного — ничего. Напрашивался вывод, что плоды работы института не представляли собой какие-то понятные предметы, которые можно было напрямую осмотреть, пощупать и тем более попытаться украсть. И еще, во всех этих людях засел страх перед своей, уже давней работой; не то чтобы их кто-то специально запугивал или они боялись бы наказания за разглашение государственных тайн — нет, просто туповатый суеверный страх и пришибленность.
— Я чувствую себя в тупике, — пожаловался Александр Петрович жене. — Ситуация совершенно мистическая. Можно подумать, на всех сотрудников института было наложено некое проклятие.
— Забавно, — задумчиво заметила Карина, — это напоминает историю со вскрытием гробницы Тутенхамона.
— Тутенхамона? — удивился он. — Раскопки Картера?
— Да, двадцатые годы. Большинство тех, кто присутствовал при вскрытии усыпальницы, погибло в течение следующих нескольких лет. Болезни, несчастные случаи… Кто утонул, кто попал в автомобильные катастрофы. А несколько человек, в том числе лорд Карнарвон, умерли от неизвестной болезни — только лет через сорок выяснилось, что это гистоплазмозис, вирус, который переносят летучие мыши. Газеты писали о «проклятии фараона».
— Вот, вот, и здесь что-то похожее. Инфаркты, грипп, несколько человек — от рака. Это надо же, умереть от гриппа… Двоих задавили автомобили, кого-то зарезали хулиганы. А один попытался воспользоваться в ванне электробритвой. Все стали вдруг патологически невезучими и глуповатыми… И я не знаю, что делать. Все ниточки оборваны.
— Подожди падать духом, постой-ка: ты сказал, кто-то умер от рака?
— Да, и не один, а трое.
— Послушай, мой двоюродный дядя служил во внешней разведке, проще говоря, был шпионом. Самым настоящим шпионом, работал в Турции, в Иране и в Эмиратах. Можешь представить, что это такое. Так вот, он умирал от рака в Ереване, а я была школьницей и ухаживала за ним. И он мне такое рассказывал! Понимаешь — у него было время подумать, и хотелось перед кем-то покаяться. Или просто выговориться. А раковый больной, он ведь ничего уже не боится… Попробуй поговорить с родственниками этих… твоих.
