Лицо овевал ветер, значительно более теплый, чем в феврале. Под лопатками хрустели камни, где-то в ущелье завывало.
Открыл глаза, подтверждая догадку. Скала. Плоская вершина скалы, на которой он так любил собираться со своими персонажами. Бесконечный вечер на горизонте и бескрайняя ширь степей. На ногах тяжелые ботинки, громоздкие, но удобные. Вокруг никого.
Приподнявшись на локтях, он обнаружил, что в его левой руке зажат конверт из плотной бумаги.
Встав на ноги и отряхнув пыль, Федор замер, разглядывая собственные пальцы. Все было реально. Все это происходило с ним на самом деле, не в воображении или полусне. Он действительно находился на вершине скалы, каждой клеточкой кожи ощущая и ветер, и пыль.
Заранее осознавая тщетность попытки, он попытался вызвать коммандос или гуннов. На зов не явился никто. Дойдя до края площадки, Федор взглянул вниз, поражаясь высоте выдуманного им монолита. Ветер продолжал пляску желтой пыли, закручивая ее в изящные и завораживающие спирали.
Не до конца понимая, что делает, Данилов сломал на конверте печать. Вынул тонкий лист пергамента, зная, что увидит внутри.
«К сожалению, Издательство отклонило присланный от Вас текст. Издательство и далее готово рассматривать другие Ваши предложения. С уважением, главный…»
Отпустив и конверт, и письмо с обрыва, Федор какое-то время задумчиво наблюдал за танцем бумаги в порывах ветра. Через долгую минуту желтые квадратики исчезли из виду, упав на пологий склон горы. Федор повернулся к центру площадки, к удобному теплому камню, с которого любил разговаривать со своими созданиями. Прошел вперед, не сразу замечая долговязую фигуру в черном фраке, стоящую возле скального выступа.
— Как я и говорил, — без приветствия начал Собиратель, — у меня появилось несколько новых идей…
— Пошел вон! — приказал Федор, но Гретшом проигнорировал.
— Дело в том, что, в свете недавних событий, я задумался над вопросом власти. Да, милорд, именно ты натолкнул меня на эти мысли, не нужно гневных взглядов.
Федор попятился и Собиратель вышел из-за уступа. В одной его руке был зажат раскрытый портсигар, в другой — раскрытая наваха.
— Пошел вон, или я убью тебя! — выкрикнул Данилов, испугавшись слабости своего голоса. Ночами в его фантазиях он звучал совершенно иначе.
В отличие от хриплого прокуренного голоса Собирателя Гретшома, продолжавшего свой монолог, несмотря на выкрики создателя.
— С одной стороны, персонаж всем обязан своему автору. Каждой минутой жизни, существования, поступками, словами, умениями…. С другой стороны, неужели автор ничем не обязан своему персонажу? Особенно, когда считает того реальным…
— Сдохни, сволочь! Ты картонный персонаж, отклоненный в четырех издательствах! Таких как ты вообще не бывает! Молодые авторы не умеют прописывать злодеев, гнида! В тебе нет ничего настоящего!
— Ну зачем же ты так оскорбляешь меня, милорд? — в два гигантских шага Собиратель оказался очень близко. — И даже это ты не посчитаешь реальным?
Воздух взвизгнул, рассеченный навахой, а Федор схватился за окровавленное бедро, взвыв от жгучей боли. Едва не упал со скалы, но успел отпрыгнуть от края. Гретшом замер на месте, рассматривая писателя из-под полей своей черной шляпы. В его глазах веселились дьяволы.
— Конечно, я в твоей власти. Во всяком случае, был, — Собиратель облизнул потрескавшиеся губы. — Но и ты не должен забывать, что в случае трагической гибели автора продажи его произведений могут резко подскочить в объемах…
И он снова улыбнулся, как тогда, в комнате. Зубастый оскал, расколовший морщинистую дыню его головы едва ли не пополам.
Федор взвыл, вскидывая голову к пастельным небесам. Взвыл не от боли и не от хлещущей по ноге крови, но от злости. Завопил яростно и громко, заставив отшатнутся даже Собирателя. Он осознал ловушку, и в этот же миг понял, что лишь в его собственных силах покинуть вершину скалы. Живым.
— Хочешь моей крови, убийца?
Данилов рассматривал удивленные глаза Собирателя поверх револьверного ствола. Теперь это была не иллюзия — кисть писателя отягощал тяжелый металл армейского револьвера. С натугой взводя курок, Федор оскалился, понимая, что в этот момент похож на Гретшома, как зеркальное отражение.
— Ты ее не получишь, сука!
И выстрелил ровно за мгновение до того, как Собиратель ожившим пугалом бросился к нему, вскидывая наваху. Руку дернуло, отвело в сторону, в воздухе повисло облако порохового дыма, тут же сметенное порывом ветра.
Федор целил в голову, но с непривычки попал в грудь. Слава Богу, что вообще попал… Долговязый Собиратель замер, словно зацепился штаниной за крюк, а затем рухнул навзничь, ударившись плечом о центральный камень площадки.
Данилов вновь взвел курок.
— Мы не в рассказе Кинга, падаль. А в жизни не бывает так, чтобы персонажи убивали своих авторов…
Он прицелился в голову умирающего Собирателя. Совсем близко.
В это мгновение за его спиной скользнула угловатая тень, и молодой Гретшом, которому предстояло стать Собирателем только во второй книге, навис над плечом. Молодой Гретшом, нерешительный и слабый духом. Данилов закрыл глаза.
Рассекая воздух, сверкнула наваха, чей клинок еще не был испорчен зарубками или кровавой ржой.
Помогая раненому двойнику подняться, молодой Собиратель молчал. Перешагнув через труп своего создателя, убийцы побрели к спуску с горы.
Скандал был страшный. Милиция долго качала голосами, обсуждая, что такой странный способ самоубийства мог выбрать только творческий человек. Тьфу, писатель, тоже мне… Ладно, когда вены в теплой ванне полосуют, но чтобы самому себе горло вскрыть от уха до уха… Жуть. Версия убийства не рассматривалась. Жена Данилова, в это время проживавшая в его квартире, находилась в состоянии полнейшего шока, а ее отпечатков на орудии самоубийства не обнаружили. Оружие это, кстати — странного вида складной нож — сразу увезли на все мыслимые экспертизы. Оказалось, что представляет историческую ценность…
Друзья потом рассказывали следователю, что дело, скорее всего, в ней. Мол, любил он ее страшно, а она ему взаимностью не отвечала. Ни когда вместе жили после свадьбы, ни сейчас. Да, еще и выпивал, немало подчас, вот и скатился. Эх… Славный был человек, талантливый.
Жесткий диск свой из компьютера, на котором книги хранились, жене завещал. Ну а как еще назвать такой поступок, если не завещанием, когда Анастасия Данилова обнаружила в шкафу компьютерный винчестер, завернутый в свой самый эротичный лифчик?
Шумиха успокоилась, друзья пили водку, а подруги плакали.
