— Не хочу я все знать. Такое, богу дано, а я человек. Да и мало знать. Нужно понимать, уметь применять, а у меня ума не хватит, — вздохнула Варя. — Богу небось виднее кому, что знать. А то вон, от великих знаний натворил уже один, — и кивнула на демона, — куда б деть…
— Тогда врагов покарать пожелай!
— За что? Враги для ума нам Богом дадены. Да и нет у меня врагов. Откуда им взяться-то? Люди кругом хорошие, добрые.
— Ну, обиды-то хоть есть? Обидчики?
— Нет, — растерянно пожала плечами Варя. — На кого ж обижаться-то? На себя разве что?
— Вот убогая, — протянула светленькая, передернув презрительно плечами, и косу за спину откинула. К Нему отошла. Следом остальные потянулись. Варя расстроено смотрела на них, не из-за упущенного шанса желаемое получить, огорченная от того, что их у нее для себя только, вовсе нет. Неужели за такое наказывают? А ежели не родится ни одно желание, этот так ходить за ней и будет?
Нет, правильно, что ей желать нечего. И не будет! Лучше сгинуть, да не навредить. Желать-то надо знать не только что, но и просчитать, во что выльется. А ей такое не под силу. Вон сколько людей уже пытались, а ведь ума много больше, чем у нее было и что? Мало сами пострадали, так еще и других обездолили.
Нет. Нечего ей желать. Все богом дадено.
— Может, еще подумаешь? — протянула лениво рыженькая.
— Я, слава Богу, не инвалидка. Что загадаю, сама и исполню. А вы мне в этом без надобности, — заявила Варя и встала, гордо расправив плечи: пускай других искушают, она уже ученая. — Как по-другому от него освободиться?
— Да легко, — прищурилась черненькая и зловеще улыбнулась, — другому подари или в камень заключи да закопай.
Варя побледнела: нечисть — одно слово.
Это ж каким аспидом быть надобно, что свое горе чужому отдать, на муки обречь не повинного и при том сознательно?!
А заключить и закопать?… Другим маяться, ежели вновь найдут. И так до бесконечности? А Ему-то каково? Хоть и демон, а по дому, поди, скучает, хоть и черна душа, а тоже имеется и боль чувствует. Что ж над ним измываться-то? Не по Божьи то, не по-людски.
— Что сделать, чтоб и он не мучился, домой вернулся и людей не губил?
Гурии переглянулись, нахмурились дружно и…растаяли, а Он руку протянул.
Вот и ответ.
Готова ли ты, Варвара, душой своей бессмертной и жизнью, дорогу демона в ад оплатить, и других спасти?
Сникла девушка: жить любому хочется и ей. Девятнадцать лет всего по земле и хаживала… А душу отдай, тогда и вовсе жить не придется, не час и не год страдать будешь.
Как же решиться на такое не спьяну да не в бреду?
Пока она думала, Он исчез.
Г Л А В А 3.
На работу Варя собиралась лениво, нехотя, боязно было: а ну Он за ней увяжется? Скольких еще сгубит?
И комнату покидала с подспудным чувством, что не вернется больше. Оглядела обжитое жилище с сожалением, поклонилась домовому с благодарностью за добро и плотно прикрыла двери. Жалко. И занавеску, и герань на окне, и иконы бабушкины.
Оставила ключи на вахте и шагнула на улицу. Если получится задумка Тимофея Андреевича, так вернется и иконы в отчий дом возвернет и бабушку обнимет, а нет…
Варя тяжко вздохнула, сдерживая слезы, и поплелась в сторону трамвайной остановки. Метров десять прошла и почувствовала Его присутствие. Обернулась — стоит. Минуту друг друга рассматривали — Он, как обычно, не понятно о чем думал, не известно, что хотел, она — с легкой грустью и апатичной отстраненностью. Только внутри, где-то в глубине памяти плакала маленькая девочка, несправедливо изруганная за детское баловство. Не будет у нее взрослой жизни, в которую стремилась, которую ждала, обещая бабушке с обидой, что вот своих-то деточек, она ни за что ругать не станет…
И правда — не станет. Потому что некого ругать и не кому.
Он руку протянул, уставился выжидательно. В глазах пламя зеленое.
— Время дай…подумать, попрощаться… — попросила еле слышно, почти смиряясь с неизбежным.
Опустил руку, взгляд на солнце перевел. Поняла Варя — до вечера всего и сроку дал, а как закат пойдет….
Не хотелось о том думать. Развернулась и пошагала, увеличивая темп с каждым шагом, словно сбегая от черных мыслей. Только разве от них уйдешь? Или от Него?
— Ты что грустная такая? — озаботился Глеб, подошел к окну, в которое Варя ничего не видя, глядела.
Она повернулась, руки от груди отняла и потертый, бархатный мешочек в ладонь сунула:
— Жене передай, пусть заваривает да пьет вместо чая. Глядишь, и народится у вас дитя. Травка здесь крепкая, для женщин помощница особливая. А это, — второй мешочек сунула, — Марии Ильиничне передай, для внучки. Может и ее поднимет…
— Ничего не понял, — растерянно пожал плечами мужчина, — при чем тут Катя? Мария Ильинична?
— Ты сам говорил: пятый годок живете, а деток нету. Моя бабушка в таких случаях травку эту давала…
— Варь, ты меня не слышишь? Я о тебе спрашиваю. Дети…Да сами мы разберемся и Мария. Ты-то почему такая потерянная? Заболела или обидел кто? Ты только скажи.
— Кто ж обидит, люди здесь, что вода в ключе. Не грустная я, притомилась малость. Ты иди, да как сказала, сделай.
Глеб головой качнул с укором, но выпытывать не стал и ушел. Варя перекрестила его в спину и принялась обед на завтра готовить — разогреть-то, поди, сами смогут?
Не верилось ей, что завтра вновь она всех увидит, а так хотелось…
Лоток с курицей в духовку сунула и опять в окно посмотрела: движется солнце, клониться. Сердце оттого трепещет и болит, а душа уж давно сжалась и затихла, спрятавшись, словно испуганный котенок под лавку. А как не бояться? Не болеть, не переживать? Да толку? Четыре часика ей всего и отмеряно.
Кур остудила, пюре взбила. Вот и еще час долой.
И что сделала? Что успела?
Глянула в окно и мурашки по коже: солнце все ниже, край уже верхушки кедров цепляет.
И вдруг решилась — не отдаст она душу свою! До последнего стоять будет!
В миг собралась, не вышла — вылетела из здания, раскланявшись с каждым.
Пока до нужной остановки добралась, солнце уже во всю в хвое купалось, розовым снег красило. Варя со всех ног припустила на купол, виднеющийся за домами. Минут десять быстрым шагом.
Только забор прошла — Он вырос, дорогу преградил, руку протянул настойчиво — вложи только ладонь и идти боле не придеться. Некуда.
Отпрянула, руками в низкие колья ограды вцепилась, чтоб не упасть и застыла. Умом понимала, бежать надо, а сил не было. Он медленно подплыл, склонился к ней и так близко, что дышал бы, как люди, Варя бы его дыхание на своей щеке ощутила. И ладонь, раскрытая, у ее груди, только качнись. И ни одной линии на ней, ни одной черточки.
