Внезапно мир сделался серым, как голубиные перья. Перед глазами все поплыло. Очень смутно Луис осознавал, что угол подставки, на которой лежала книга, врезался ему в ладонь, но это было единственное ощущение.
— Луис? — Голос Мисси. Откуда-то издалека. В ушах шумело, и этот шум был похож на воркование голубей. — Луис? — Теперь уже ближе. Встревоженный голос. Мир вновь обрел четкие очертания. — Что с тобой?
Он улыбнулся.
— Все нормально. Со мной все в порядке, Мисси.
Она расписалась за себя и своего мужа — мистер и миссис Дэвид Дандридж, — круглым старательным почерком; потом добавила адрес — дом 67, Олд-Бакспорт-роуд, — взглянула на Луиса и тут же отвела глаза, словно жить рядом с дорогой, на которой погиб Гейдж, само по себе преступление.
— Держись, Луис, — прошептала она.
Дэвид Дандридж пожал ему руку и пробормотал что-то нечленораздельное, его большое, выпирающее наружу адамово яблоко ходило вверх-вниз. Потом он поспешил вслед за женой, чтобы, как положено по ритуалу, подойти к гробу, сделанному в Сторивиле, штат Огайо, где Гейдж никогда не бывал и где его никто не знал.
Следом за Дандриджами пришли все, потянулись скорбной колонной, и Луис встречал их, принимал их рукопожатия, их объятия и слезы. Воротник его рубашки и верхняя часть рукавов его темно-серого пиджака очень скоро весьма ощутимо намокли. Запах цветов — запах похорон — заполнил собой все пространство. Этот запах Луис помнил с детства: сладкий, насыщенный, погребальный аромат цветов. Ему сказали, что Бог милосерден и Гейдж не мучился, тридцать два раза (он считал про себя). Ему сказали, что неисповедимы пути Господни, и чудеса Его нам неведомы, двадцать пять раз. Шествие замыкало он сейчас с ангелами на небесах — в общей сложности двенадцать раз.
Луиса начало пронимать. Вместо того чтобы потерять всякий смысл от многочисленных повторений (как это бывает с твоим собственным именем, если повторить его сто раз подряд), эти слова с каждым разом проникали все глубже и глубже, пробирая его до печенок. К тому времени, когда приехали его тесть с тещей, Луис уже чувствовал себя измордованным боксером на ринге.
Его первой мыслью было, что Рэйчел права — еще как права! Ирвин Гольдман действительно постарел. Ему исполнилось… сколько? Пятьдесят восемь? Пятьдесят девять? Сегодня он выглядел на все семьдесят. Он был до смешного похож на премьер-министра Израиля Менахема Бегина с его лысиной и очками с толстыми стеклами. Вернувшись домой после Дня благодарения, Рэйчел сказала Луису, что ее отец сильно сдал, но Луис не думал, что тесть сдал настолько. Хотя, наверное, тогда все было еще не так плохо. Тогда старик еще не потерял внука.
Дори шла рядом с ним, ее лицо скрывалось под двумя — может быть, даже тремя — слоями черной вуали. Ее волосы были выкрашены в модный платиновый цвет с синеватым отливом — любимый цвет пожилых леди из американского высшего общества. Она держала мужа под руку. Из-под плотной вуали Луису был виден только блеск ее слез.
Внезапно он решил, что настало время забыть о прошлом. Что было, то прошло. Луис больше не мог выносить груз больших обид и вражды. Он вдруг сделался слишком тяжелым — груз всех этих банальностей, накопленных за долгие годы.
— Ирвин, Дори, — пробормотал он. — Спасибо, что пришли.
Он протянул руки вперед, как бы желая одновременно пожать руку отцу Рэйчел и обнять ее мать, или, может быть, даже обнять их обоих. Как бы там ни было, он почувствовал, что глаза защипало от слез — впервые за все это время он готов был расплакаться, — и в голове промелькнула безумная мысль, что сейчас они забудут все прошлые разногласия, что Гейдж в своей смерти подтолкнул их в объятия друг друга, как это бывает в сентиментальных дамских романах, где смерть примиряет давних врагов, где она предполагает нечто более конструктивное, чем эта страшная, неизбывная боль, что терзает тебя и никак не уймется.
Дори шагнула к нему и даже начала поднимать руки, словно тоже хотела обнять Луиса.
— Ох, Луис… — сказала она и добавила что-то еще, но Луис не расслышал, что именно, а потом Ирвин Гольдман оттащил жену назад. На мгновение все трое застыли живой картиной, которую никто не заметил (кроме, может быть, распорядителя похорон, скромно стоявшего в самом дальнем углу зала; Луис подумал, что дядя Карл тоже наверняка бы заметил): Луис с протянутыми руками, Ирвин и Дори Гольдман — прямые и окостеневшие, как фигурки жениха и невесты на свадебном торте.
Луис увидел, что в глазах тестя не было слез; сухие глаза Ирвина Гольдмана полыхали ненавистью (Уж не считает ли он, что я убил Гейджа назло ему? — подумал Луис). Эти глаза словно измерили Луиса, нашли его тем же ничтожным и мелким человечишкой, который похитил его дочь и принес ей такое огромное горе… измерили, взвесили и отбросили прочь. Взгляд старика переместился на гроб Гейджа и только тогда смягчился.
Луис все-таки попытался еще раз:
— Ирвин. Дори. Пожалуйста. Нам сейчас надо держаться вместе.
— Луис, — снова произнесла Дори — сердечно, как показалось Луису, — а потом они пошли дальше, возможно, Ирвин Гольдман потащил жену за собой, не глядя по сторонам и уж точно не глядя на Луиса Крида. Они приблизились к гробу, и Гольдман достал из кармана маленькую черную кипу.
Вы не расписались в книге, подумал Луис, и вдруг обжигающе едкая тошнота подкатила к горлу, и ему пришлось стиснуть зубы от боли.
Наконец утреннее прощание завершилось. Луис позвонил домой. Трубку взял Джад и спросил, как все прошло. Хорошо, сказал Луис и попросил позвать к телефону Стива.
— Если она сможет одеться, я разрешу ей пойти на дневное прощание, — сказал Стив. — Ты не возражаешь?
— Нет, — ответил Луис.
— Как ты сам, Лу? Только давай начистоту… как ты сам?
— Нормально. Держусь.
Я проследил, чтобы они все расписались в книге. И все расписались. Все, кроме Дори и Ирвина, но они и не станут расписываться.
— Хорошо, — сказал Стив. — Слушай, может быть, сходим куда-нибудь пообедать?
Пообедать. Сходить куда-нибудь пообедать. Эта мысль показалась Луису настолько чужой, что ему сразу вспомнились фантастические романы об инопланетянах, которыми он зачитывался в юности, — романы Роберта Хайнлайна, Мюррея Лейнстера, Гордона Диксона. У туземцев с планеты Кварк есть один странный обычай, лейтенант Абельсон, когда умирает кто-то из их детей, они «ходят обедать». Я знаю, это звучит дико и варварски, но не забывайте, что эту планету еще не терраформировали.
— Да, конечно, — ответил Луис. — Знаешь какой-нибудь неплохой ресторанчик, где можно скоротать время между погребальными церемониями?
