– Почему кровь? – спросил Эф.
– Кислород, железо, другие питательные вещества.
– Кислород? – повторила Нора.
Сетракян кивнул:
– Вирус изменяет тело хозяина. Часть превращения – слияние сосудистой и пищеварительной систем в одну. Как у насекомых. В их крови отсутствует комбинация кислорода и железа, которая придает красный цвет человеческой крови. Их кровь – белая.
– А внутренние органы? – спросил Эф. – У Редферна они выглядели так, будто покрылись раковыми опухолями.
– Все тело захватывается и трансформируется. Вирус меняет его под себя. Они больше не дышат. Вдыхают, это остаточный рефлекс, но не получают кислорода. Легкие не используются по назначению, они съеживаются и изменяются.
– У Редферна при нападении изо рта выскакивал некий хорошо развитый орган с жалом на конце.
Сетракян кивнул с таким видом, будто согласился с тривиальным высказыванием Эфа о погоде:
– Да, он увеличивается в размерах во время кормежки. Их плоть становится чуть ли не алой, белки глаз, ногти. Жало, как вы его называете, – это новый орган, видоизмененные глотка, трахея и легкие. Вампир может выстреливать этим органом из грудной клетки на расстояние от полутора до двух метров. Если вскрыть взрослого вампира, обнаружится, что он состоит из мышечной ткани и соединяется с резервуаром, в который поступает кровь. Им необходимо регулярное поступление человеческой крови. В этом смысле они похожи на диабетиков. Не знаю, врач у нас – вы.
– Я тоже так думал, – пробормотал Эф. – Теперь уверенности нет.
– Мне казалось, что вампиры пьют кровь девственниц, – подала голос Нора. – Они способны к гипнозу… превращаются в летучих мышей…
– Их очень уж романтизировали. Правда более… как бы это сказать?
– Ужасна, – предложил Эф.
– Отвратительна, – добавила Нора.
– Нет, – качнул головой Сетракян. – Банальна. Вы почувствовали запах аммиака?
Эф кивнул.
– У них очень компактная пищеварительная система, – пояснил Сетракян. – В ней нет емкостей для хранения пищи. Непереваренная плазма и другие остатки выбрасываются, чтобы освободить место вновь поступающей пище. Зачастую выбрасываются во время кормления.
Внезапно атмосфера внутри пластикового шатра, поставленного над больничной кроватью Джима, изменилась. Голос Сетракяна упал.
– Стригой, – прошипел он. – Здесь.
Гудвезер посмотрел на Джима. Его глаза открылись: черные зрачки, сероватые с оранжевым отливом белки, совсем как небо в сумерках. Он лежал, уставившись в потолок.
Эф почувствовал укол страха. Сетракян подобрался, готовясь нанести удар. Скрюченные пальцы обхватили трость чуть ниже набалдашника в форме волчьей головы. Эфа поразили глубина и сила ненависти в глазах старика.
– Профессор… – прошептал Джим, с его губ сорвался стон.
Веки упали, он вновь погрузился… не в сон – в транс.
Эф повернулся к старику:
– Откуда он… знает вас?
– Он не знает, – ответил Сетракян, не расслабляясь, по-прежнему оставаясь начеку. – Он теперь тот же трутень, часть улья. Общность из многих тел, объединенная единым разумом.
Старик посмотрел на Эфа:
– Эту тварь необходимо уничтожить.
– Что? – вскинулся Эф. – Нет.
– Он более не ваш друг, – настаивал Сетракян. – Он – ваш враг.
– Даже если так, он мой пациент.
– Этот человек не болен. Он перешел в состояние, где болезней более нет. Через несколько часов он переменится полностью. А кроме того, это чрезвычайно опасно – держать его здесь. Как и в случае с пилотом, вы подвергаете опасности людей, находящихся в этом здании.
– А что, если… если он не получит крови?
– Без пищи он начнет пожирать себя. Не получив крови в течение сорока восьми часов, червь берется за мышцы и жировые клетки, процесс этот медленный и болезненный. И так будет продолжаться, пока не останутся только вампирские системы.
Эф все качал головой:
– Мне необходимо составить программу лечения. Если болезнь вызвана вирусом, нужно искать лекарство.
– Лекарство есть только одно, – ответил Сетракян. – Смерть. Уничтожение тела. Милосердная смерть.
– Мы не ветеринары, – отрезал Эф. – Мы не можем убивать людей, которые больны слишком тяжело, чтобы выжить.
– Вы убили пилота.
– Там другое, – пробормотал Гудвезер. – Он напал на Нору и Джима… бросился на меня.
– Ваша философия самозащиты, правильно истолкованная, полностью соответствует и сложившейся ситуации.
– Тогда это философия геноцида.
– А если их цель – уничтожение человечества… каков ваш ответ?
Эф не хотел общих рассуждений. Он смотрел на коллегу. Друга. Сетракян понял, что ему их не переубедить. Пока.
– Отведите меня к останкам пилота, – сказал он. – Возможно, вы измените свою позицию.
Они спускались в подвал молча. Дверь в морг была открыта. Рядом стояли полицейские и администратор больницы.
Эф направился к ним:
– И что тут?..
Он увидел, что металлическая коробка погнута, замок взломан.
Администратор не открывала дверь. Кто-то ее взломал.
Гудвезер быстро заглянул внутрь.
Пустой стол. Останки Редферна исчезли.
Эф повернулся к администратору, но, к собственному изумлению, увидел, что та отошла на несколько шагов и уже что-то говорит полицейским.
Сетракян взял его за руку.
– Нам лучше уйти.
– Но я должен выяснить, где его останки.
– Их нет, – сказал Сетракян. – И нам их уже не найти. – Старик с удивительной силой потянул Эфа за собой. – Я думаю, они сделали свое дело.
– Какое дело? О чем вы?
– Главным образом, отвлекли. И эти останки не мертвее пассажиров с того самолета, чьи тела когда-то лежали в моргах.
Только-только овдовевшая, Глори Мюллер искала в Интернете советы тем, чей муж умер, не оставив завещания, когда заметила новостное сообщение об исчезновении трупов пассажиров рейса 753. Она прошла по ссылке, прочитала заметку над названием «Никакой ясности нет». Федеральное бюро расследований через час назначило пресс-конференцию, чтобы объявить об увеличении вознаграждения за любую информацию, связанную с исчезновением из моргов трупов пассажиров, прибывших в Америку рейсом авиакомпании «Реджис эйрлайнс». Заметка пугала. Почему-то Глори вспомнила прошлую ночь: она проснулась от кошмара и услышала шорохи на чердаке.
Из того сна, что разбудил ее, она помнила только одно: Герман, ее муж, вернулся из мертвых. Произошла ошибка; этой странной трагедии с пассажирами и экипажем рейса 753 в действительности не было, и Герман прибыл к двери черного хода их дома в Шипсхед-Бее с улыбкой на лице – улыбкой типа «а ты думала, что избавилась от меня?» – в ожидании ужина.
