Мальчик хрюкнул и сильнее сдавил шею Питера.
— Кто ты?
— Я — это ты, Питер, — ответил человек. Одной рукой он все еще держал его мать. — Правда, хороший ответ? Конечно, это не вся правда. Человек по имени Гарольд Симе, знакомый твоих старших друзей, сказал бы, что я Маниту. Дон Вандерли сказал бы, что меня зовут Грегори Бентон и что я из Нового Орлеана. Я в самом деле провел там несколько месяцев, но я не оттуда. Я родился под именем Грегори Бэйта и был известен под ним до самой смерти в 3 году. К счастью я заключил соглашение с очаровательной женщиной, Флоренс де Пейсер, которая снабдила меня кое-какой защитой от смерти — я ведь вовсе не хотел умирать. А чего ты боишься, Питер? Ты веришь в оборотней? Или в вампиров?
Голос его проникал прямо в мозг Питера, усыпляя его, и он не сразу понял, что это вопрос.
— Нет, — прошептал он.
(“Врешь”, — сказал голос у него в голове).
Да, он врал, он знал, что человек, держащий за горло его мать, — не человек, это сверхъестественное создание, единственной целью которого было убивать, сеять страх и разрушение; знал, что он питается болью и смертью, что в нем нет ничего человеческого, кроме обличья. Он знал и то, что за этим существом стоит кто-то еще, чья-то злая и мощная воля, для которой оно не более чем сторожевой пес. Все это он понял в какую-то долю секунды. В следующую секунду он понял и другое: все это зло несет в себе окончательную гибель, мрак без просвета.
— Я не… — пробормотал Питер, дрожа.
— Веришь, — сказал оборотень, снимая темные очки. — Я же вижу. Так вот, я мог быть и вампиром. Это очень приятно. И, может быть, ближе к правде.
— Кто ты? — снова спросил Питер.
— Можешь звать меня доктор Заячья лапка, — сказало существо. — Или ночным сторожем.
Питер всхлипнул.
— А сейчас, боюсь, мы должны расстаться. Наша благодетельница встретиться с тобой и твоими друзьями, когда пожелает. Но прежде нам нужно утолить голод, — оно улыбнулось. Его зубы сверкнули белизной. — Подержи-ка его, — руки отвратительного мальчика сжали голову Питера.
Существо, все еще улыбаясь, наклонилось к шее Кристины Берне и прильнуло ртом. Питер дернулся, но холодные руки держали крепко.
Он закричал, и мальчик придвинулся к нему вплотную и закрыл ему рот своими лохмотьями. Запах сделался невыносимым, и от тошноты, от страха и от безысходности его сознание наконец померкло.
Когда он очнулся, в комнате никого не было. Запах гнили еще не выветрился. Питер застонал и приподнялся. Ваза, выпавшая у него из рук, лежала рядом. Он поднес руки к лицу и увидел на них слизь, оставшуюся от мертвого мальчика. Казалось, весь он пропитался этим зловонием и заживо разлагается.
Питер выбежал из спальни и внизу, в холле, отыскал ванную. Он открыл горячую воду и снова и снова тер руки мылом, всхлипывая. Его мать умерла; она пришла к Льюису, и они убили ее. Они сделали с ней то, что делали с животными; они мертвецы, питающиеся кровью вроде вампиров. Но они не вампиры и не оборотни; они только заставляют вас видеть их такими, как они хотят. Он вспомнил зеленое свечение под дверью и его едва не стошнило. Они продали себя ей. Они ночные твари, ночные сторожа. Он тер руки и лицо мылом Льюиса, пытаясь оттереть запах Фенни.
Питер вспомнил, как сидел с Джимом Харди в таверне и тот спрашивал его, не хочется ли ему увидеть Милберн охваченный пламенем. Он знал, что с его родным городом случилось худшее. Ночные твари высосут его, сделают городом мертвых, оставляя за собой только запах гнили.
“Потому что они хотят именно этого, — сказал он себе, вспоминая волчью усмешку Грегори. — Они хотят только разрушать и убивать”. Он видел перед собой пьяное веселое лицо Джима Харди, лицо Сонни Венути с выпученными глазами, сердитое лицо матери, выходящей из машины и лицо той актрисы, глядящей на него без всякого выражения, с легкой улыбкой…” Он уронил полотенце Льюиса на пол.
Был только один человек, которому он мог все это рассказать. Нужно вернуться в город и найти писателя, который остановился в отеле.
Тут он вспомнил, что у него больше нет матери. Слезы горячей волной навернулись на глаза, но времени плакать не было. Он пошел к двери.
— Мама, я остановлю их. Обещаю тебе. Я…
Но слова ничего не значили. “Они хотят, чтобы ты так думал”. Он побежал к дороге, чувствуя, что они смотрят вслед) издеваясь над его похвальбой. Его свобода была свободой собаки на поводке. Каждую минуту его могут притянуть обратно.
Он увидел это, когда добрался до дороги. Там стоял автомобиль, из которого выглядывал подвезший его сюда “свидетель Иеговы”. Его глаза сверкали.
— Садись, сынок,
— пригласил он.
Питер выбежал на шоссе. Сзади завизжала тормозами машина, другая резко вильнула в сторону. Загудела сирена. Он слышал, как “свидетель” зовет его:
— Вернись! Так будет лучше!
Питер пересек дорогу и скрылся в подлеске. Сквозь хаос гудков позади он слышал, как “свидетель” завел машину и поехал к городу.
Через пять минут после того, как Льюис ушел от костра Отто, он почувствовал усталость. Спина его ныла от вчерашней уборки снега, ноги подкашивались. Гончая трусила впереди, побуждая его идти вперед, хотя ему хотелось вернуться к машине. До нее было полчаса пути. Лучше уж походить тут с собакой и вернуться к огню.
Флосси присела у подножия дерева, принюхалась и побежала дальше.
Хуже всего в его истории было то, что он пустил Линду в комнату девочки одну. Там, за столом де Пейсер, он ведь чувствовал, что во всей ситуации есть что-то фальшивое, что его заставили играть роль в чьей-то игре. Об этом он не сказал Отто: о чувстве странности своего поведения и всего того обеда. Как за отсутствием у еды вкуса скрывался мерзкий привкус отбросов, так и за преувеличенной любезностью Флоренс де Пейсер крылось что-то, что делало его марионеткой в искусных руках. Почему, зная это, он остался сидеть там, почему он не взял Линду за руку и не увел оттуда?
Дон тоже говорил что-то о том, что им играли.
“Потому что они знали, что ты будешь делать. Они знали, что ты останешься”. Ветер стал холоднее. Гончая повела носом в направлении ветра и побежала вперед.
— Флосси! — крикнул он. Собака, убежавшая уже ярдов на тридцать, оглянулась на него, нагнула голову и зарычала. После этого она умчалась прочь.
Вокруг он видел только заснеженный лес. Тропинки не было. Наконец он услышал лай Флосси и пошел на него.
Когда он увидел собаку, она стояла у небольшой проталины и скулила. Льюис смотрел на нее сверху, со скал, окаймляющих ложбину. Собака взглянула на него, заскулила опять и прижалась к одной из скал.
