— Для меня, — улыбнулась Семели.
— Для тебя? Чего тебе от меня нужно? Что ты вообще обо мне знаешь?
— Знаю, что ты особенный. Знаю, что мы должны быть вместе.
— Да? Ну, прошу прощения. Вы со своими огнями немножечко опоздали. Я занят.
— Не имеет значения. Мы будем вместе. Этого уже не отменишь. Это как бы... как бы...
— Кисмет?[47]
— Кис... что?
— Судьба?
— Точно. Судьба. Нам с тобой суждено было встретиться. Ты возьмешь меня, увезешь с собой, введешь в общество, потом мы будем править бал.
Введу в общество? Господи боже, сестричка, ты выбрала не того парня.
— Слушай, если ты хочешь попасть в общество, я тебе меньше всех могу помочь.
— Позволь мне об этом судить. — Она шагнула ближе, приблизила лицо, едва не коснувшись его губами. — Встретимся сегодня вечером...
— Извини. — Джек отступил назад. — Игра кончена. Сиди тут со своими огнями, со своими приятелями, плавай в лодке, но держись подальше от Врат и особенно от моего отца. — Он поднял «глок», держа его у виска дулом в небо. — Если увижу кого-нибудь из твоего клана в ста ярдах от него, тебе конец. Не фигурально, не виртуально, а просто и бесповоротно. Понятно?
Она смотрела на него большими, вдруг опечалившимися глазами. Нижняя губа дрожала.
— Нет... Ты не сможешь...
— Понятно?
Джек повернулся и побрел к лодке, поджидавшей с Карлом в глубокой воде.
— Не сможешь!.. — крикнула она вслед.
— Увидишь.
— Его надо убить, Семели, — сказал Люк. — Обязательно.
Они были одни на палубе «Плавучего Коня». Семели сидела, свесив вниз ноги, глядя на свое отражение в воде. Люк горбился рядом.
Голова перестала кровоточить. Наконец-то. Одно время казалось, он потеряет всю кровь до последней капли. В больницу идти отказался, сказал, и так отлично поправится, без всяких чертовых дураков докторов, которые будут тыкать в него иголками. Возможно, он прав, но выглядит определенно глупо в красной косынке, завязанной под подбородком.
— Правильно, — кивнула Семели. — Не стану спорить.
Люк изумленно вытаращился на нее:
— Правда?
— Будь я проклята.
— А я думал, ты на него запала.
— Никогда не западала. Считала особенным, а это теперь не имеет значения. Он тебя ранил...
— Его отец стрелял.
— Знаю. Однако отец лишь спустил курок. Джек его заставил. Наверно, голову велел прострелить, а старик только поцарапал. Этого нельзя допускать, Люк. Нельзя допускать, чтобы кто-нибудь, даже особенный, причинял вред членам клана.
— Значит, ты согласна, чтоб я взял Корли и еще пару...
— Нет, — покачала головой Семели. — Я сама все устрою. Для тебя, Люк. В подарок.
Изумленный взгляд парня смягчился, наполнился любовью.
Только не бери в голову, мысленно предупредила она.
Ибо Люк вовсе тут ни при чем. Пусть думает иначе. Он был слишком далеко, слишком занят кровоточившей раной на голове, не слышал, что происходило между нею с Джеком на мели. Пускай верит, что она ради него выступит против Джека.
Но для нее на этом все кончилось.
Всю дорогу назад ей хотелось заплакать. Из груди словно вырвали сердце. Он отверг ее, отвернулся, ушел. Соврал, будто занят. Она всю жизнь слышит подобную ложь и знает настоящую правду: Джек считает, что слишком хорош для нее.
Вернувшись в лагуну, взглянула на дело с другой стороны.
С чего ей взбрело в голову, что он особенный и специально для нее предназначен? Теперь видно: никакой не особенный и решительно не для нее. После спуска к огням в дыру все изменилось. Теперь ей известно свое Настоящее Имя, не зря она сюда вернулась. Зачем — пока точно не ясно, но у нее есть цель. И она ей послужит.
Семели и раньше была особенной — что доказывала ее сила, — а теперь тем паче. Слишком особенная для Джека.
Да, но если так, почему ей до сих пор больно? Почему в желудке застрял твердый ледяной комок?
Есть только один способ поправить дело.
— Теперь оставь меня, — велела она Люку. — Мне надо подумать. Приготовить крупный жирный сюрприз для нашего друга Джека.
Люк поднялся.
— Хорошо, Семели, конечно, конечно. Пойду, пожалуй, проведаю Дьявола. Посмотрю, как он там.
Как бы ей плохо ни было, Семели не сдержала улыбки. Люк всегда был для нее чем-то вроде ручной собачки, а теперь превратился в раба.
Ну и очень хорошо. У любой девушки должен быть раб.
— По-моему, за это надо выпить, — сказал отец, войдя в дом.
Карла — с тысячью долларов — забросили в трейлерный парк. Всю дорогу домой он без умолку изливал благодарность за спасение от клана и огней. Чтобы заткнуть ему рот, Джек попросил рассказать о событиях прошлой ночи. Недоверчиво отнесся к известию, будто Семели спускалась в дыру. Если огни, проходя сквозь песок и воду, искалечили членов клана, что будет от прямого воздействия? С ума она, что ли, сошла? Наверно, искала в кеноте ответ на вопрос, кто она такая, по ее выражению. Кто же, если не Семели?
— Чертовски удачный выстрел, пап. Чертовский выстрел.
Джек снова переживал тот момент.
— Правда? Правда?
Отец бросился на кухню, перебирая бутылки в шкафчике над раковиной, что-то отрывисто говоря и порывисто, быстро двигаясь, словно лишку хлебнул кофеина.
Парит выше воздушного змея.
— Знаешь, я не собирался его убивать, молился, чтобы не убить, и в то же время думал, если надо выбирать между ним и Джеком, согласен даже на смертельный выстрел. Все навыки вернулись, когда я сидел на том дереве, Джек. Вдруг вернулся на берега Чосона, включился как бы автопилот, пришло спокойствие, полное, правда... В Глейдс ведь в меня никто не стрелял. Остались только я и винтовка, я один контролировал ситуацию. Я — и никто больше. — Он вытащил из шкафчика темно-зеленую бутылку, высоко поднял. — Попробуй, увидишь.
— Скотч? Думаю, мне хватит пива.
— Нет-нет, непременно попробуй. Помнишь дядюшку Стью?
— Конечно, — кивнул Джек.
Дядюшка Стью не был настоящим дядей, просто друг семьи, такой близкий, что его звали «дядюшкой».
— Он был членом единственного клуба солодового виски. Дал мне однажды попробовать, и я купил бутылку. Его выдерживают в старых вишневых бочках, как амонтильядо.
— И ты нашел скелет в кирпичной стене?[48] — Отец бросил на него вопросительный взгляд, и Джек добавил: — Не обращай внимания.
— Пей неразбавленным. — Отец налил в два невысоких стаканчика пальца на два виски. — Лед, вода, содовая запрещаются под страхом смерти. — Он протянул Джеку стаканчик и чокнулся с ним. — За лучший день в моей жизни за последние пятнадцать лет.
Джека вдруг пронзил болезненный укол. Лучший? Правда?
Не любя виски, сделал пробный глоток, посмаковал. Сладость, крепкий вкус, которого не было ни в одном другом виски, послевкусие... сказочное.
