Распадаясь грязным снегом, демон рухнул на взрытую землю. Голое человеческое тело словно из кокона выпало из тающей черной плоти и скорчилось на траве. Воин вложил меч в ножны и повернулся к ящеру.
– Все целы?
Меняющий облик Волх отозвался не сразу.
– Вы все-таки не смогли удержаться, князь.
– Не смог, язычник. Мой грех – мне и ответ держать. Вас пожалел, сирых, да немощных. Эх, знал бы ты, как соскучился я по хорошей схватке: когда меч сам просится в руку, когда видишь, как падает сраженный твоей рукой враг… прости меня, Отец Небесный.
– Но и вы опоздали, Ваше Сиятельство. Он зачал чудовище…
Воин шагнул в радужный свет, помедлил и обернулся.
– А ты уверен, Волх, что женщина носит под сердцем не твоего ребенка?
После яркого света глаза людей не сразу привыкли к темноте.
Волохов поднялся с земли и, пошатываясь, пошел к изуродованным осколками елям. Иван лежал навзничь, сжимая в руке крест. Под кистями рук и ступнями трава потемнела от пролитой крови. Волохов нащупал на шее Ивана пульс, стянул через голову майку и принялся рвать ее на полосы. Чья-то рука легла ему на плечо, он оглянулся.
– Позвольте мне, – Ольга опустилась рядом на колени, взяла полосы ткани и стала бинтовать Ивану запястья.
Брусницкий принес на руках Светку и положил ее рядом.
– Пойду, машины поближе подгоню.
Волохов кивнул. Подошел Гусь, потоптался рядом и ушел за Брусницким.
– Ольга, наверно, ваша подруга погибла. Он бы не смог перевоплотиться в Роксану, не побывав у нее. Вы знаете, где она живет?
– Знаю. Покажите-ка, что у вас, – Ольга коснулась его плеча.
Поперек груди Волохова шла широкая рваная рана. Он отвел ее руку, встал и побрел к пруду. В воде отражались звезды. Он опустился на колени, потом упал в воду лицом вниз и замер. Лежа среди тины и кувшинок, он дождался Брусницкого. Они перенесли Ивана и Светку в машины и вернулись к дому.
– Что с ребятами делать? – тихо спросил Гусь.
– Перенесем в погреб, – сказал Брусницкий. – На днях вернемся, похороним на погосте.
Волохов подошел к голому скрюченному телу и угрюмо посмотрел на него.
Гниющая кожа на теле потемнела и покрылась язвами. Черты лица расплылись, нос провалился, глазницы и рот словно запали внутрь черепа.
– Такое впечатление, что он давно мертвый, – прошептала подошедшая Ольга.
– Так и есть. Он умер, когда потерял душу.
Иван сидел на кровати, откинувшись на подложенные под спину подушки. Руки с забинтованными запястьями покоились поверх одеяла. На прикроватном столике громоздились пакеты с фруктами, соки. Стояло несколько видеокассет. Напротив кровати, на тумбочке, стоял переносной телевизор. Волохов взял верхнюю кассету.
– «Прогулки с динозаврами», – прочитал он и взглянул на Ивана. – Интересуешься?
– Это мне Володя принес, – смутился тот. – Смотри, говорит, брат мой во Христе, а то ведь пропустил самое интересное. Они с Сергеем Владимировичем мне еще телевизор принесли и видеомагнитофон. Чтобы не скучал.
Волохов кивнул. Парнишка явно шел на поправку. Лицо его порозовело, и обычная чуть застенчивая улыбка все чаще трогала губы.
– А вы куда теперь? – спросил Иван.
– Домой, – коротко ответил Волохов.
– На озеро? А жить где будете? Там ведь нет ничего. Ах, да… – Иван опять смутился.
– Что-нибудь придумаю.
– А можно, я вас навещать буду?
– Конечно, – улыбнулся Волохов, – молиться там есть где, уху будем кушать.
Дверь в палату распахнулась. Иван выпрямился на кровати и захлопал глазами. Волохов обернулся. В дверях стоя высокий седой старик в черной рясе. На груди, на массивной цепи, висел наперстный крест. Постукивая посохом, старик шагнул к кровати. Волохов поднялся ему навстречу.
– Здравствуй, Иван, – прогудел старик.
Иван заелозил ногами под одеялом, пытаясь повыше приподняться на кровати.
– Здравствуйте, батюшка.
Старик перевел взгляд на Волохова.
– А вы м-м-м… Павел? Я не ошибаюсь?
– Не ошибаетесь, господин игумен.
Слегка прищурившись, старик оглядел его.
– Я бы хотел с вами встретиться, господин Волохов. Полагаю, нам есть что обсудить. Если, конечно, вы найдете время.
– Не вижу в этом ничего невозможного, – сухо ответил Волохов, – Иван знает, где я живу. Ну, Ваня, – он обернулся к кровати, – поправляйся. Надумаешь в гости – милости прошу.
Осторожно пожав лежавшую поверх одеяла ладонь Ивана, он коротко кивнул старику и вышел из палаты. Игумен проводил его задумчивым взглядом.
– Он хороший, батюшка, вы не обижайтесь на него, – тихо сказал Иван. – Он себя винит…
– Ему не в чем себя упрекнуть, он сделал все, что мог, – прервал его игумен. – Ну, а ты не устал тут отдыхать? Не пора ли к нам вернуться?
– А меня отпустят?
– А кто это посмеет не отпустить, хотел бы я посмотреть, – шутливо нахмурившись, сказал старик. Затем, наклонившись к Ивану, шепнул: – Через неделю тебе аудиенцию назначили. Не догадываешься, кто? Патриарх!
По обе стороны двери стояли двое мужчин в темных костюмах. Выйдя из палаты, Волохов покосился на них. Неподалеку, возле стола дежурной медсестры, маялся Гусь. Увидев Волохова, он бросился к нему.
– Паша, что за дела? Я сижу в дежурке, там такие девочки! И вдруг во-от такая морда в дверь, – Гусь развел руки на ширину плеч, показывая размеры морды, – где, говорит, такой-то лежит? Я в коридор, а там старик этот в рясе с охраной. Тоже, видать, монахи. Уж больно рожи постные.
Волохов оглянулся на стоявших у дверей мужчин.
– Да, – продолжал Гусь, – а сзади главврач семенит. То с одной стороны забежит, то с другой. Тот, который спрашивал про Ивана, прямиком к старику. Шепнул что-то – и старик к Ивану в палату. Я было сунулся, да куда там. Обожди, говорят, человече!
– Все нормально, Володя, – сказал Волохов, – это свои, – он протянул руку, – ну, будь здоров.
Гусь пожал протянутую руку. Волохов не оглядываясь пошел к выходу.
На обочине Каширского шоссе возле джипа, припаркованного почти сразу за кольцевой автодорогой, стояли Брусницкий и Волохов. Мимо со свистом проносились автомобили. День был пасмурным. Брусницкий плотнее запахнул плащ.
– На Кубани до декабря тепло, не то что у нас, – сказал он. – Ей-богу, Паша, ей там лучше будет. У Ольги там родня, свой дом в станице.
– Да я и сам понимаю, – сунув руки в карманы, Волохов смотрел, как ветер гнет к земле молодые березы на обочине шоссе. – Ты знаешь, в последнее время какие-то мерзости чудятся. Все ли мы сделали. И ребят твоих жалко. Не думал я, что так все обернется.
– Тут, скорее, моя вина. Ты предупреждал, – Брусницкий вздохнул. – Вон, кажется, едут. Гусь звонил, сказал, Ивана из ЦКБ забрали. Сейчас спросим, – Брусницкий усмехнулся, – Гусь такой набожный стал, на праздники в церковь ходит. Пост, правда, не соблюдает. И все спрашивает меня, не приснилось ли ему.
Темно-синий джип проехал чуть дальше и притормозил на обочине. Гусь выбрался из машины и поспешил к ним.
– Здорово, мужики, – он пожал обоим руки.
– Привет. Что там с Иваном?
– Ха! Смех на новогодней елке!
– Ты ближе к делу.
– А я чего, – Гусь обиженно развел руками, – ты, Паша, когда ушел, старик из палаты выглядывает, манит своих мужиков, и выносят те Ивана под руки, а тот весь светится. Я ему: чего, мол, Иван? А он: всем, говорит, привет передай. И старик мне: напомни Волохову, что я с ним повидаться хочу. Я к руке его приложился – он не отверг. И все, отбыли.
Волохов пожал плечами.
– Ну, что ж, может, и к лучшему. А если господин игумен и вправду повидаться захочет – найдет.
Брусницкий погрозил Гусю пальцем.
– Ты, давай, поаккуратней езжай.
– Серега, ты меня знаешь! Поедут, как птичка в гнездышке. Перо не шелохнется. Как доберемся – отзвоню.
Ольга, стоявшая возле джипа, направилась к ним. На ней было длинное светлое пальто, на шее легкая косынка. Ветер трепал каштановые волосы. Она была совсем непохожа на ту измученную женщину, которую они нашли в доме возле заброшенной деревни. Только круги под глазами напоминали о пережитом кошмаре.
– Наверное, нам пора, – сказала она. – Павел, я очень благодарна вам, но все-таки прошу воздержаться от прощания. Для нее сейчас все мужчины похожи на… на Вадима.
Волохов хмуро взглянул на нее.
– И как долго это будет продолжаться?
– Не знаю, – Ольга раздраженно мотнула головой. Она поправила волосы с серебряными прядями, рассыпавшиеся по лицу. – Если что-то изменится, я вам сообщу. Сергей, – она повернулась к Брусницкому, – я вас умоляю, не бросайте Роксану. Она поправится быстро – на ней как на кошке все заживает.
– Вчера я забрал ее из больницы. Главврач сказал, что ничего серьезного. Просто шок, гематомы. Внутренних повреждений нет, – Брусницкий хмыкнул, – ругается она, как извозчик. Надо же, говорит, связал и избил, как последнюю уличную девку. Она все еще думает, что это был клиент. Очень темпераментная особа.
