Он рухнул в двух шагах от Мелкого, он катался и выл. А Мелкий так и остался лежать.
– Живой? – Я подхватила его на плечо и потащила прочь.
Легкий, как щенок.
– Добей, Ирка! – Живой! – Ты сильная, я-то знаю. Добей, пока я тебя не убил!
Мелкий, тяжело дыша, болтался у меня за спиной. А я ни черта не соображала, только радовалась: живой!
– Когда успел-то?
– Он прямо на меня выскочил! Добей меня и беги!. А не то я сейчас…
– Не льсти себе.
Мелкий глупил. Оборачиваться он будет долго, несколько суток, с жуткими болями. Если будет, конечно. В разных мифах по-разному описывают, как это происходит. В некоторых случаях не происходит вообще. И уж точно никто не вскакивает сразу и не бросается на людей. Разве только в кино.
– Мелкий, а ты крещеный?
– Не знаю… Сказано тебе: добей!
– Дед добьет. Если увидит.
За спиной еще выла горящая Падаль. Я поудобнее взвалила Мелкого на плечи и побежала.
* * *
За спиной хрустели ветки и трещал огонь. Я думала: как с одной канистры так поджечь лес, чтобы в дыму не было видно собственных ног? Еще я думала о Мелком. Он был легкий, как будто пустой внутри, и совсем ничем не пах, но это скорее оттого, что у меня ноздри забиты гарью.
Сзади грохнуло. Канистру, что ли, разорвало? Или мне не показалось, и дед в чужом гараже в самом деле нашел патроны и теперь бросает в огонь? Ветки затрещали за спиной быстрее и громче. Может, эти у леса наконец поймут, что здесь опасно, и свалят подальше?
С этими мыслями я выскочила к самому палаточному городку.
* * *
Никто не спал. У костров сидели ребята и таращились на дым из леса. Взрослые сновали туда-сюда, прижимая к уху телефоны. Я выловила Наташу и свалила к ее ногам Мелкого.
– Вы откуда?! Что с ним?!
– Большая потеря крови и угарный газ. «Скорую» зови и постарайся, чтобы все поскорее отсюда убрались.
– Что значит «убрались», вы где были? Ты вообще здесь откуда?!
Я отмахнулась и рванула обратно в лес.
3 августа, утро (какая разница, сколько там осталось?)
К рассвету над нами уже тарахтели пожарные вертолеты. Тут и там у подлеска лежали скрюченные бугорки падали. Надеюсь, это последние, но надо будет здесь еще подежурить пару ночей…
– Ирка, уходим! Засекут с вертолета, доложат куда надо, не отбрехаемся потом! – Палыча здорово обожгло: то, что когда-то было бородой, свернулось в светлые выжженные крупинки на подбородке. И руки он прятал под курткой.
Мы с дедом переглянулись и побежали прятаться в поселок.
Дым валил из леса. Лагерь давно ушел, иначе бы угорел. Ведь они сидели близко, у самого подлеска. Чуть раньше «Скорая» забрала Мелкого, и я не знала, как к этому относиться. Я сделала то, что не стыдно записать в дневнике, а как там дальше будет, мне неведомо. В конце концов, он меня спас.
Мы укрылись в пустом доме. Дед с Палычем запретили мне разводить огонь. Я включила электрический чайник, сделала старикам чаю, а себе сладкой бурды: полкружки молока, полкружки сахара, пол-ложки кофе. Хотела еще заварить лапши из пакетиков, но дед с Палычем не стали ждать кипятка и грызли лапшу так. Мародерить было противно, но есть хотелось. Надеюсь, мы хотя бы избавили поселок от Падали, а то совсем некрасиво получится.
– Где твой приятель-то?
– В больнице. Угорел.
Дед кивнул и покосился на ожоги Палыча. Он, оказывается, человек, этот Палыч. А я бы и не подумала! Он храбрый и не угорел в лесу. Может, того? Не всегда был человеком? Ужасно хотелось спросить, но я постеснялась. Для зверя это слишком интимный вопрос. Человеку от рождения было бы все равно, но Палыч слишком хорош для человека. С дедом дружит опять же. Давно, дед ему доверяет… А мне до человека еще две тысячи семьсот тридцать семь дней, но я не хочу больше думать об этом.
– Надо еще раз ночью выйти, посмотреть, все ли.
– Сходим. Но я думаю, что все.
Я смотрела в окно на дымящий лес и «вертушку» над ним и молилась, чтобы все.
– Дед, а та, что в городе к тебе приходила… Она ведь тоже так пахла, дед.
– И ты молчала?
Палыч поперхнулся сухой лапшой. На его обожженные руки было страшно смотреть, и я полезла искать, где здесь аптечка.
– Разберемся, – буркнул дед. – Хотя не удивлюсь, если она уже среди этих. – Он кивнул за окно на горящий лес. – Они после белых ночей вразнос идут. Не все, а те, кто из города вырваться не успел и застрял на полтора месяца. Вылезают злющие, голодные. А мы вроде как сдерживающий фактор. Или ты думаешь, я на даче правда в потолок плевал?
Ничего я не думала. Я устала. Похоже, сегодня я так и не узнаю, кто приходил к деду в ту ночь. Как не узнаю, увидят ли родители Аллы то, что от нее осталось, живы ли они вообще, или она их убила первыми, как часто бывает в кино? Что теперь будет с Мелким, я старалась не думать: не знаю, что может быть хуже для человека, чем стать Падалью. Если он крещеный, то вроде не должен, – но кто их проверял, мифы эти дурацкие?!
Вампиры с оборотнями воюют не одну сотню лет. И до сих пор мы друг друга не перебили – значит, нас много. Я вот раньше думала, что одна такая, а потом оказалось, что со мной тетка, дядька, сестра. Дед вон у меня нашелся. Бабушка, говорят, тоже такая была. Нас много – значит, много и Падали. И та, что мы уничтожили сегодня, не последняя.
Гигантопитеки – самые крупные человекообразные обезьяны всех времен. Достигали трехметрового роста и весили как лошадь. В древних пещерах находят огромные каменные топоры и ручные рубила подходящего для гигантопитеков размера. Похоже, что эти гиганты были не глупее древних людей.
Наиболее популярные ответы на тест Роршаха (чернильные пятна, которые так любят показывать психологи в кино).
14-факторный опросник Кеттела для подростков (у взрослых – 16-факторный). Тест на 142 вопроса. Дай такой человеку – сразу все узнаешь и о нем, и о себе заодно.
Ира не пошутила, а представилась максимально полно, насколько ей хватило знаний. Чтобы все это выяснить самой, психологичке пришлось бы работать не один час.
Тематический апперцептивный тест Мюррея и Морган или просто ТАТ. Психолог просит тебя составлять рассказы по картинкам. Одна из «картинок», шестнадцатая таблица, – чистый лист, и можно нести любую чепуху.
Конечно, Ира имеет в виду эриксоновский гипноз.
