Лис хмыкнула и повела красивыми плечами:
— С этим у нас особых проблем нет. Нет, это не значит, что у нас там сплошная «групповуха». Я хочу сказать, что научились к своему телу относиться, как… ну, как…
— Как к телу, — подсказала Соня, — инструменту для наслаждения и не более. Для остального есть душа.
— Ну да, точно! Я когда в психологический «кружок» к Медному пришла, то жутко закомплексованная была. Не то что там раздеться — босой на улицу боялась выйти: не дай Бог что подумают! А на тридцатое мая мы с одной нашей девчонкой, Камиллой, провели «День Свободных Маечек». Это была встреча лета…
— Как это?
— А ТАК! — улыбнулась рослая красавица. — Наш дизайнер, Шкипер, нарисовал нам такие маечки… на теле. Камилле красную, а мне — черную. Там даже надписи были какие-то. Да, Соня?
— Ну! У тебя — «Свободу Папе Карлосу!» — подсказала блондинка.
— Да. И в них мы прошлись по улице.
— Господи! — испугалась Людочка. — С голой грудью, что ли? Совсем-совсем голой?!
— Конечно! Кстати, ощущение фантастическое. Камилла хохотала, как бешеная. Особенно прикольно было, когда мы фрукты в палатке покупали. Помнишь, Соня?
— Конечно!
— Торговец, который нам дыню продавал, мялся-мялся, а потом и говорит: «Зачэм, дэвушка, такой обтягивающий носишь? Вай, все соски видать!» А Камилла ему: «А я не ношу. Они у меня такие с детства. На, потрогай».
— И он потрогал?
От смеха Лис съехала с пластикового стула, затопала голыми пятками по плитам.
— Он, бедолага, аж гирьки свои с весов рассыпал! От испуга! И мы шли, конечно, все «в шоколаде»: с дыней, с гроздьями винограда, с персиками.
— И в милицию не забрали?
— Забрали. Вернее, в машину посадили. Менты тоже смотрят. Я им говорю: «Мальчики, вы тоже потрогать хотите? Трогайте, только по-быстрому, а то эта краска такая нестойкая, сейчас в духоте течь начнет — машину не отмоете!»
— Главное — не хамить! — подсказала Соня.
— Да. Так они нас с ветерком доставили. За три секунды. Домой к Медному.
— Да-а, — протянула Людочка и украдкой посмотрела на свою грудь, заметно уступающую по размерам выпуклостям подруг. — Я бы тоже так хотела…
— Приходи на Симорон-движняк «НейТРАЛизация вREDных людей», — пригласила Соня. — Там можно будет всласть подурачиться. Уже готовимся!
И она назвала Людочке день и час.
Травматолог, как оказалось, сидел буквально в двух шагах — в платной клинике, расположившейся в помещениях детсада за жилыми домами. Девушки проводили Людочку. Они прошли гордо по Маркса, шлепая по новенькой тротуарной плитке и распугивая расфуфыренных, цокающих каблуками студенток из расположенной неподалеку «блатной» Торговой академии.
А потом Люда получила справку. Седенький дядечка все косился на нее, видимо, мучительно выбирая между ней и Иркой. Затем она поехала домой.
Город Принцесса завоевала тоже.
Строго секретно. Оперативные материалы № 0-988Р-36551652
ФСБ РФ. Главк ОУ. Управление «Й»
Отдел дешифрования
Шифротелеграмма: Центр — СТО
…Установлен интерес зарубежных оккультных кругов к общинам ромов (цыган), проживающих на территории СТО. Приказано собрать весь доступный материал, с вычленением наиболее энергетически сильных источников. Об исполнении доложить в течение 48 часов.
— Ты кто? Цыганка?! Да какая ты, в пикалку, цыганка! — бубнил Левка Грязный, пытаясь одной рукой раздернуть молнию джинсов. — Давай, давай, чувиха, минетик мне быстренько сделаешь, и все — свободна, гуляй…
У него это плохо получалось, потому что второй рукой, лежащей на затылке Патрины, он пытался пригнуть ее черную голову вниз рукой, твердой, с мозолями от кастета и со сбитыми костяшками пальцев. Мощными «омоновскими» ботами он прищемил ей пальчики босых ног, но Патрина не ощущала боли, а только ужас, стыд и… бессилие.
Надо же ей было отойти от Мириклы — в киоск за газировкой! Тут ее и углядел этот толстый, сальный, с тяжелым духом немытого мужского тела, исходящего от его живота, вываливающегося из тельника. Он поймал девочку за волосы и задержал на месте; Патрина даже вскрикнула от неожиданности, а он, глядя в ее смуглое лицо, начал допытываться: кто такие, из какого табора, почему работают на чужой территории, кто крышует. Но Патрина не отвечала, и Левка-Грязный, один из «смотрящих» за территорией вокзала, взглянув в ее глаза, заметив «фенечки» на руках и джинсовую рубашку вместо традиционной цыганской одежды, сделал вывод: бродяжка, бесхозная, косит под цыганку. Значит, можно с ней позабавиться. На что они еще нужны, эти девки?
Он завел ее за пивной киоск, где утоптанная земля прокисла от мочи (тут располагался негласный туалет), притиснул животом к дощатой стенке и пытался наклонить ее голову с горячими, нагретыми солнцем волосами. Но Патрина стояла, как стальной, негнущийся прутик. Он вел себя нервно, навалился на нее, наступил на ноги и все равно ничего не мог сделать.
И она тоже — ничего не могла сделать. Патрина видела это тело насквозь, как на экране рентгеновского аппарата: и забитые черной слизью легкие, и болезненно увеличенную печень, и гнилой член в квадратном пересечении бедер. Она могла бы невидимой рукой взять его, например, за темнеющие лепестки почек и сжать. Но Патрина не позволяла себе этого сделать. Она была устроена так, что не смогла бы сознательно причинить вред человеку, пусть и опасному для нее. Этот внутренний запрет блокировал в ней любое агрессивное движение. Почему, отчего — Патрина не понимала. Но, видимо, так было задумано, чтобы спасти ее от саморазрушительной власти над другими людьми.
Пахло мочой. Болели ее ступни, втоптанные в грязь его ботинками. Все пространство вокруг обволакивал тяжелый дух пота и спермы. Это было концом — она оставалась почти беззащитной. И где-то в глубине сознания понимала: если кричать, вырываться, будет еще хуже — ударит, а может, и полоснет по лицу. Не зря у него в кармане ножичек-выкидушка: вон он, стальной, хорошо виден! Тем временем Левка-Грязный с хрустом разорвал на ней ветхую джинсовую рубашку, приговаривая:
— Давай, давай, козявка, я люблю, чтоб титьки болтались голые… А то личико ножом попишу — мамка не узнает!
Ветерок, пробивающийся сюда слабыми порывами, холодил оголенные груди.
Они с Мириклой попали на вокзал всего несколько дней назад. Выхода не было. Когда пробирались по железнодорожным путям, подлезая под пахнущие мазутом вагоны, Мирикла вдруг, оказавшись между двух товарняков, присела на корточки, вдавив ступни в острые камни насыпи, и обхватила ее, стоящую рядом, за плечи. Седые пряди выбивались из черной волны волос.
— Девочка моя! — неожиданно отчаянным, непривычным голосом воскликнула она. — Патри, милая, только ничего не бойся! Ничего! Ты — Царевна! Я всегда буду рядом. Это все скоро закончится, девочка моя, очень скоро. Но нам надо пока подождать. Нам надо выстоять. Они, эти люди, за нами охотятся. Они если найдут нас, то меня просто убьют, а тебя… тебя убьют очень страшно, могут отрезать голову, Патри! Только не бойся. Это ужасные люди. Они живут давно. Наложив заклятье на меня и на тебя, они испортили нам жизнь. Нам нельзя быть обнаруженными! Мы побудем тут, на вокзале. Будем гадать… Ты же умеешь гадать, да? Я тебя научила. Мы не будем ничего ни у кого красть, Патри, я тебе обещаю, не будем никого обманывать, честное слово! Просто гадать, ну и принимать подарки… если они будут. Ты веришь мне, Патри?
— Да, Мири, — кротко ответила та, она действительно верила. — Мири, а тут, на вокзале, тоже живут цыгане?
Женщина горько усмехнулась уголком красивых губ:
— Нас всех называют ЦЫГАНАМИ, Патри… Но мы-то с тобой — РОМЫ. Понимаешь? Мы же из Индии. А тут работает шайка попрошаек из Таджикистана. Никакие они не цыгане, только юбки такие же, кожа такая же, и маскируются они под наших. Ты же видишь, Патри, они другие. Они носят монисто неправильно, у них фальшивые монисто, Патри. Они ромского не знают, крымы не знают, у них вайды нет нормального, всеми выбранного. Они таскаются в кроссовках всегда, в любую погоду, потому что хотят выглядеть, как приличные, иначе им не подадут. Мы — другие, Патри!
Они были на самом деле другими. Мирикла не бегала по огромной площади с роскошным зданием вокзала с одной стороны и сверкающим рафинадным кубом гостиницы «Новосибирск» — с другой, как эти темнолицые и хриплоголосые женщины, которые на вид все были гораздо старше ее. Мирикла стояла в тени, в уголке, но некоторые люди, особенно тридцати-сорокалетние женщины с усталыми лицами, почему-то сами направлялись к ней, протягивали натруженные стиркой руки и потом застенчиво отдавали, торопливо раскрывая кошелек, небольшую купюру. Мирикла никогда не просила денег, а у некоторых их и не было, и они, виновато улыбнувшись, так и уходили. Патрина тоже гадала, в основном любезным пожилым дядькам и солдатам. Эти, последние, почему-то ее особенно любили, обступали гурьбой, смеялись и щедро одаривали: кто сыпал мелочь, кто отдавал недопитый лимонад — на раскаленной площади очень хотелось пить! — кто покупал в киоске шоколадку.
