– Не верите? – Голос его дрожал.
– Нет.
Старик поднял на следователя умоляющий взгляд.
– Томми говорил, что не простит меня до тех пор, пока я не расскажу вам всю правду.
– Какую правду?
Подсолнух отвернулся и мрачно произнес:
– Они меня за это накажут. – И снова в глазах его замелькал неподдельный ужас.
– Какую правду? – повторил вопрос следователь. Подсолнух задрожал, на лице его застыла мольба.
– Я не Каррас, – хрипло прошептал он. – Томми хочет, чтобы вы знали это. Я НЕ КАРРАС! Пожалуйста, поверьте мне. Если вы не поверите, Томми говорит, что он не уйдет. Он останется здесь. А я не могу оставить брата одного. Прошу вас, помогите мне. Я НЕ МОГУ УЙТИ БЕЗ БРАТА!
Киндерман удивленно поднял брови и наклонил голову:
– Куда уйти?
– Я устал. Я хочу и дальше существовать. Необходимость оставаться здесь уже отпала. Я хочу идти дальше. Ваш друг Каррас не имеет никакого отношения к этим убийствам. – Подсолнух подался вперед. Киндерман внезапно отпрянул. Никогда раньше не наблюдал он в этих глазах такого отчаяния и страха. – Скажите Томми, что вы верите в это! СКАЖИТЕ ЖЕ!
Киндерман затаил дыхание. Он ощущал, сейчас должно произойти что-то очень важное. Но что? И откуда взялось это смутное предчувствие? Может быть, он поверил, наконец, словам Подсолнуха? Впрочем, сейчас это неважно, решил следователь. Только одно имело значение в этот момент.
– Я вам верю, – твердо и громко произнес он. Подсолнух откинулся назад, сильно ударившись об стенку, глаза его закатились, а из горла донесся все тот же заикающийся странный голос:
– Я л-л-люблю т-тебя, Д-д-джимми!
Голова Подсолнуха бессильно упала на грудь, он закрыл глаза.
Киндерман вскочил со стула. Встревоженный, он бросился к Подсолнуху и склонился над ним. Но Подсолнух не издал больше ни звука. Лейтенант нажал кнопку вызова и торопливо вышел в коридор.
– Опять начинается, – на ходу бросил он Аткинсу. Не теряя времени, Киндерман ринулся к дежурному телефону и позвонил домой. Трубку подняла жена.
– Дорогая, никуда не выходи из дома, – предупредил Киндерман. – И никого не пускай! Закрой двери, окна и никому не открывай, пока я не приеду!
Мэри пыталась было что-то возразить, но он перебил ее, повторил указания и, не дожидаясь ответа, повесил трубку. Потом вернулся к Аткинсу.
– Немедленно пошли людей к моему дому, – приказал Киндерман.
В этот момент ив палаты вышла медсестра Спенсер и объявила:
– Он умер.
Киндерман уставился на нее непонимающим взглядом.
– Что?
– Он умер, – повторила медсестра. – У него только что остановилось сердце.
Киндерман заглянул в палату. Подсолнух навзничь лежал на своей кровати.
– Аткинс, подожди здесь, – пробормотал следователь. – Никуда пока не звони. Подожди немного.
Киндерман медленно вошел в палату. Он слышал, как вслед за ним поспешила и медсестра Спенсер. Девушка остановилась, а лейтенант подошел к самой кровати и посмотрел на Подсолнуха. Смирительная рубашка и ремни с ног были сняты. Подсолнух был мертв, и смерть смягчила суровые черты его лица; теперь он казался спокойным и безмятежным, будто обрел, наконец, долгожданный покой. Киндерман вдруг вспомнил, что однажды уже наблюдал подобное выражение лица. Он попытался сообразить, когда же именно, а потом заговорил, не поворачивая головы:
– Он раньше просил о встрече со мной?
– Да, – кивнула медсестра Спенсер.
– И больше ничего?
– Я вас не совсем поняла, – отозвалась медсестра и подошла к следователю.
Киндерман повернулся к ней.
– Он больше ничего не говорил?
Девушка сложила руки и неуверенно произнесла:
– Ну, не совсем.
– Что значит «не совсем»? Выражайтесь яснее. В полумраке глаза ее казались совсем черными.
– Я слышала какой-то странный заикающийся голос. Ну, это иногда с ним случалось. Он начинал заикаться.
– Это были членораздельные звуки? Слова?
– Точно не знаю. – Медсестра пожала плечами. – Я не уверена. Это произошло как раз перед тем, как он начал требовать вас. Я подумала, что он еще не пришел в себя и подошла, чтобы пощупать пульс. И вот тогда я услышала этот заикающийся голос. Он произнес что-то похожее на... ну, я точно не могу поручиться... что-то вроде слова «отец».
– "Отец"?
Девушка снова пожала плечами.
– По крайней мере, мне так показалось.
– И он в это время находился без сознания?
– Да. А потом он вроде бы пришел в себя и... Ну да, конечно, теперь я вспомнила. Он прокричал: «Ему конец».
Заморгав, Киндерман близоруко прищурился.
– "Ему конец"?
– Да, а потом начал выкрикивать ваше имя. – Киндерман молча смотрел на девушку, а затем повернулся к телу.
– "Ему конец", – пробормотал он.
– И вот что удивительно, – спохватилась медсестра Спенсер. – В последние минуты мне показалось, что он обрел покой. Он неожиданно открыл глаза, и на меня взглянул как будто другой человек – такой счастливый, как ребенок. – В голосе девушки послышалась печаль. – И мне его стало по-настоящему жалко. Да, он страшный человек, неважно, болен он или нет, но в эти минуты в нем появилось нечто такое, отчего мне потом стало его жаль.
– Он – часть ангела, – тихо произнес Киндерман. Он не мог отвести от Подсолнуха взгляд.
– Простите, я не разобрала.
Киндерман слушал, как продолжают мерно падать капли, ударяясь о раковину.
– Вы можете идти, мисс Спенсер, – произнес следователь. – Спасибо.
Девушка вышла, и, когда ее шаги в коридоре стихли, он с нежностью дотронулся до лица Подсолнуха. Следователь немного задержал руку на его щеке, а потом, повернувшись, покинул палату. Что-то изменилось вокруг. Но что?
– Что тебя так беспокоит, Аткинс? – спросил он. – Выкладывай.
Сержант не знал, куда глаза девать.
– Как вам сказать... – неуверенно начал он и пожал плечами. – У меня есть для вас сообщение, лейтенант. Отец «Близнеца»... Короче, мы нашли его.
– Нашли? Аткинс кивнул.
– И где же он? – осведомился Киндерман. Сейчас, – или это только показалось Киндерману, – глаза Аткинса словно зажили своей собственной жизнью, растекаясь ярко-зелеными пятнами вокруг темных зрачков.
– Он мертв, – констатировал сержант. – Он скончался от удара.
– Когда?
– Сегодня утром. Киндерман молчал.
– Что за чертовщина творится здесь, лейтенант? – воскликнул Аткинс.
Только теперь Киндерман осознал, что же вокруг изменилось. Он посмотрел на потолок. Все лампочки ярко горели.
– Думаю, что кошмар закончился, – тихо пробормотав, кивнул лейтенант: – Да. Я так думаю. – Он взглянул на Аткинса и уже более решительно добавил: – Все кончено. – Киндерман еще немного помолчал. – Я поверил ему.
