- Он прав, - заметила Натали. Мужчины повернулись к ней. В ее голосе уже не было слабости.
- Если вы не сумасшедший, Сол, - сказала она, - эти выродки убили моего отца ни за что ни про что. С вами или без вас, но я разыщу этих поганых убийц и найду способ воздать им по справедливости.
- Давайте прикинемся, что мы тут разумные люди, - вмешался Джентри. - Доктор, а эта Нина Дрейтон поведала вам что-нибудь во время ваших консультаций.., нечто такое, что могло бы нам помочь?
- Нет, практически ничего. - Сол покачал головой. - Она все время упоминала лишь о своих снах и о смерти своего отца. Из этих разговоров я заключил, что она использовала свою Способность, чтобы убить его.
- А о Бордене или Мелани Фуллер?
- Не так прямо, но она упоминала своих друзей в Вене в начале тридцатых. Судя по ее описанию, это вполне могли быть оберст и Фуллер.
- Есть что-нибудь полезное для нас в этих рассказах?
- Нет. Лишь намеки на ревность и соперничество. И все.
- Сол, оберст ведь использовал вас? - сказал шериф.
- Да.
- И однако вы помните все до мельчайших подробностей. А разве вы не говорили, что Джек Руби и другие страдали чем-то вроде амнезии, после того как их использовали?
- Говорил, - подтвердил Сол. - Я думаю, что эти люди помнят свои действия как нечто, случившееся во сне, - если они вообще их помнят.
- Примерно так же, как психически ненормальные помнят насильственные эпизоды?
- Иногда, - кивнул Сол. - В других случаях обычная жизнь страдающего психозом - всего лишь сон, а по-настоящему он живет, только когда причиняет боль другому либо убивает. Но люди, которых использовали оберст и остальные, не обязательно страдают психозом - они могут быть просто жертвами.
- Но ведь вы помните в точности, что испытывали, когда оберст.., владел вашим сознанием, - сказал Джентри. - Почему?
Сол привычным жестом снял очки и протер их.
- Это особый случай. Тогда шла война. Я был всего лишь евреем из лагеря, и он был уверен, что я не выживу в этой мясорубке. Ему не было никакой надобности тратить свою энергию и стирать что-либо в моей памяти. И потом, мне удалось бежать от оберста по собственной воле, когда я выстрелил себе в ногу и застал его врасплох...
- Я хотел вас еще расспросить об этом эпизоде, - произнес Джентри. - Вы сказали, что боль заставила оберста выпустить вас из-под его власти на пару минут...
- На несколько секунд, - поправил Сол.
- О'кей, на несколько секунд. Но все эти люди, которых они использовали в Чарлстоне, испытывали боль, страшную боль. Хаупт - он же Торн, бывший вор, которого Мелани Фуллер держала при себе в качестве слуги, потерял глаз и все равно продолжал действовать. Девочку Кэтлин забили до смерти. Баррет Крамер скатилась по лестнице, к тому же в нее стреляли. Мистера Престона... Ну, вы понимаете, о чем я хочу сказать...
- Да, - кивнул Сол. - Я много думал об этом. Так получилось, что когда оберст был.., когда он был в моем мозгу - иначе это не передашь - я мельком ловил кое-какие его мысли...
- Нечто вроде телепатии? - спросила Натали.
- Не совсем. Во всяком случае, это не то, что обычно описывается в художественной литературе. Это больше похоже на попытку вспомнить утром обрывки сна. Но я уловил кое-что из мыслей оберста, когда он использовал меня для убийства того der Alte.., старого эсэсовца... Достаточно, чтобы понять, что в его слиянии со мной в тот момент было нечто необычное. Он хотел прочувствовать все, что происходит, садистски просмаковать каждый оттенок чувственного восприятия. У меня сложилось впечатление, что обычно он использовал людей так, чтобы между ним и той болью, какую испытывала жертва, была какая-то прокладка, какой-то барьер.
- Вроде как люди смотрят телевизор с выключенным звуком? - уточнил Джентри.
- Возможно, и так. Только в этом случае сохраняется вся информация, убирается лишь болевой шок. Я чувствовал, как оберст наслаждается болью не только тех, кого он убивал, но и тех, кого он использовал для убийства...
- Как вы считаете, такие воспоминания можно стереть, уничтожить?
- В мозгу тех, кого он использовал? - спросил Сол. Джентри кивнул.
- Нет. Скорее всего, они тонут - примерно так же, как жертва какой-нибудь ужасной психической травмы топит свои переживания глубоко в подсознании.
Широко улыбаясь, шериф встал и хлопнул Сола по плечу.
- Профессор, - сказал он, - вы нам только что дали ключ - как проверить, что верно и что нет, кто спятил, а кто нормальный.
- Неужели? - удивился Сол, но он понял, о чем идет речь, прежде чем Джентри, улыбаясь, ответил на вопросительный взгляд Натали Престон.
- Именно так, - сказал шериф. - Завтра мы сможем провести этот тест - и узнаем все, раз и навсегда!
***
Сол сидел в машине шерифа Джентри и слушал, как стучит дождь. Прошел почти час с того момента, как Джентри и Натали вошли со старым доктором в клинику. Через несколько минут на другой стороне улицы остановилась синяя “Тойота”, и Сол мельком увидел молодую пару, безукоризненно одетую, как и подобает всем молодым людям интеллигентных профессий. Они провели в дом светловолосую девочку с темными усталыми глазами. Левая рука ее была на перевязи.
Сол ждал. Он умел ждать; этому искусству он научился еще юношей в лагерях смерти. В двадцатый раз он принялся обдумывать причины, которыми объяснял самому себе, почему надо было вовлечь в это дело Натали Престон и шерифа Джентри. Объяснение было слабенькое: чувство, что он постоянно попадает в тупик, внезапное доверие к этим двоим неожиданным союзникам после стольких лет одиночества и подозрений и, наконец, простое желание рассказать о своей судьбе.
Сол тряхнул головой. Разумом он понимал, что сделал ошибку, но в душе испытывал невероятное облегчение от того, что рассказал, а потом и пересказал свою историю. Теперь у него были партнеры, они действовали, и это внушало Солу уверенность - он почти безмятежно сидел в машине Джентри, довольствуясь своей ролью - ждать.
Сол чувствовал, что устал. Он знал, что усталость эта была нечто большее, чем результат бессонных ночей и жизни на сплошном адреналине; это было болезненное изнеможение, острое, как боль в поврежденной кости, и застарелое - еще с Челмно. Утомление постоянное и никуда не исчезающее, как татуировка на запястье. Это болезненное утомление уйдет с ним в могилу, как и татуировка, - а дальше будет еще вечность такой же усталости. Сол тряхнул головой, снял очки и потер переносицу. “Кончай, старик, - подумал он. - Мировая скорбь - это скучно. Другие страдают от нее еще больше, чем страдаешь сам”. Он вспомнил ферму Давида в Израиле, свои собственные четыре гектара, далеко от садов и от полей, пикник, который они устроили там с Давидом и Ребеккой незадолго до того, как Сол уехал в Америку. Дети Давида и Ребекки, близняшки Арон и Исаак, - в то лето им было не больше семи, - играли в ковбоев и индейцев в каменистых оврагах, где когда-то римские легионеры гонялись за израильскими партизанами.
