Но сейчас мальчик перевернулся и застонал, как бы просыпаясь. Руки его поднялись вверх и нанесли пару ударов в воздух, словно отражая нападение темной тени его сна. И Надин отпрянула, на виске у нее бешено пульсировала вена. В этом мальчике до сих пор оставалось нечто странное, и ей не понравилось то, что он проделал только что, как будто уловил ее мысли.
А теперь ей нужно действовать дальше. Ей следует поторопиться.
Она направилась в свою комнату. Там стояла односпальная узкая кровать — кровать старой девы. Шкаф, дорожка на полу. Вот и все. На стенах не было даже картинки. Комната полностью была лишена индивидуальности. Надин, открыв дверцу шкафа, стала перебирать висящую там одежду. А спустя мгновение она уже стояла на коленях, вся в поту. Надин вытащила яркую коробку с изображением смеющихся взрослых людей на крышке. Взрослых, играющих в какую-то игру. Игру, которой было по крайней мере лет триста.
В центре города в магазине новинок Надин разыскала приспособление для занятий спиритизмом, но она не осмелилась пользоваться им в доме, особенно в доме, где живет мальчик. На самом деле она вообще не осмеливалась пользоваться им… до настоящего момента. Некая сила толкнула ее в этот магазин, и, когда она увидела доску в этой яркой коробке, ужасная борьба разыгралась внутри нее — психологи называют это отвращение/притяжение. Тогда Надин так же взмокла, как и сейчас, желая две вещи одновременно: бежать без оглядки из этого магазина и схватить эту убийственно красочную коробку и отнести ее домой. Последнее желание испугало ее больше, потому что оно казалось не ее собственным.
В конце концов она взяла коробку с собой. Произошло это четыре дня назад.
С каждой ночью отвращение к себе становилось все сильнее и сильнее, и, почти обезумев от страхов, которых она не понимала, нынешним вечером Надин отправилась к Ларри, надев на голое тело серо-голубое платье. Она пошла, чтобы навсегда положить конец своим страхам. Ожидая у крыльца их возвращения после собрания, она была уверена, что поступает правильно. В ней росло то слегка пьянящее чувство, ощущение звездопада, которое она не испытывала с тех пор, как бежала по отяжелевшей от росы траве с догонявшим ее юношей. Только на этот раз юноша догонит ее. Она позволит поймать себя. И это будет означать конец.
Но когда он поймал ее, он не захотел ее.
Надин встала, прижимая коробку к груди, и выключила лампу. Он ведь унизил ее, и разве не говорят, что в аду не без фурий?… Оскорбленная женщина отлично сговорится с дьяволом… или с его подручным. Она остановилась только затем, чтобы достать фонарик из стола в прихожей. В глубине дома во сне вскрикнул мальчик, от этого крика она застыла, волосы у нее встали дыбом.
Затем она вышла.
Ее «веспа» стояла у бордюра. «Веспа», на которой она несколько дней назад ездила к дому Гарольда Лаудера. Почему она поехала туда? Она не перекинулась с ним и парой слов с тех пор, как приехала в Боулдер. Но в своем смятении относительно доски с карандашом и в ужасе перед снами, продолжавшими приходить к ней в то время, как другим они перестали сниться, ей показалось, что она должна поговорить об этом с Гарольдом. Она вспомнила, как, уже заводя мотоцикл, испугалась и этого своего порыва. Как и внезапная потребность взять доску («Порази своих друзей! Развесели компанию!» — советовала надпись на коробке), мысль о встрече с Гарольдом казалась ей пришедшей откуда-то извне. Его мысль, возможно. Но когда она приехала к дому Гарольда, на ее голос никто не отозвался. Дом был заперт, единственный запертый дом в Боулдере, шторы тоже были опущены. Ей это скорее понравилось, и на какую-то долю секунды она испытала горькое разочарование, что Гарольда нет. Если бы он оказался дома, он впустил бы ее и закрыл за ней дверь. Они могли бы пройти в гостиную и беседовать или заняться любовью, или вообще проделывать вместе непроизносимые вещи, и никто бы не знал об этом.
Дом Гарольда был скрытным, личным местом.
— Что происходит со мной? — прошептала она в темноту, но тьма не ответила ей. Надин направилась к «веспе», ровный гул мотора, казалось, осквернил тишину ночи. Она двинулась в путь. На запад. Ощущая разгоряченным лицом прохладу ночного воздуха, она, в конце концов, почувствовала себя лучше. Сдуй паутину, ночной ветерок. Ты ведь знаешь, правда? Когда все перепробуешь, что остается делать? Ты выбираешь то, что осталось. Выбираешь то темное приключение, которое предназначено для тебя. И пусть Ларри наслаждается своей глупой вертихвосткой с односложным умишком. Ты пойдешь дальше их. Ты рискнешь… чем бы ни пришлось рисковать. А рисковать в основном придется собой.
Лента дороги раскручивалась перед ней в крошечных пятнах света, отбрасываемых фарами «веспы». Надин переключилась на вторую скорость, когда дорога пошла вверх, теперь она ехала по Бейзлайн-роуд, ведущей в темные горы. И пусть они собираются на свои собрания. Они заняты восстановлением электричества; ее же любимый занят миром.
Двигатель «веспы» напряженно гудел. Неясный сексуальный страх стал охватывать Надин, вибрация сиденья мотоцикла, передаваясь ей, разжигала ее плоть («Почему бы это, Надин, ты же вся окостенела, — с мрачным юмором подумала она, — гадко, гадко, ГАДКО»). Справа от нее тянулся обрыв. Ничего, кроме смерти внизу. А вверху? Что ж, она проверит. Было слишком поздно поворачивать назад, и от этой единственной мысли она почувствовала себя парадоксально — восхитительно свободной.
Через час она была уже на Плато Восходящего Солнца, — но до восхода оставалось еще не меньше трех часов. Плато находилось не так далеко от вершины горы Флагстафф, и почти каждый обитатель Свободной Зоны уже совершил поход к вершине этой горы. В ясный день — а в Боулдере почти все дни были такими, по крайней мере в летний сезон, — оттуда можно было видеть раскинувшийся внизу Боулдер и шоссе № 25, бегущее на юг к Денверу, а затем скрывающееся в дымке в направлении штата Нью-Мексико, расположенного в двухстах милях отсюда. На восток до самой Небраски тянулись плодородные земли, а ближе находился Боулдер-каньон — глубокая рана, края которой поросли сосной и голубой елью. Летом над Плато Восходящего Солнца, словно большие птицы, парили планеры.
Теперь же, остановившись над обрывом, Надин видела только то, что открывалось ей в мерцании слабого фонарика, который она положила на придорожный столик для пикников. Над чистым листом альбома для рисования, напоминая жирного треугольного паука, навис треножник взятого ею приспособления для спиритизма, из центра которого, как паучье жало, выступал карандаш, слегка касаясь поверхности бумаги.
