— Миллионы, — твердо повторил профессор.
— Я убью этого немецкого майора.
— Не поможет. Таких, как он, тысячи, и они будут приезжать сюда один за другим. Вы убьете нескольких, возможно, многих, но в конце концов они найдут способ убить вас.
— Кто их посылает?
— Гитлер, их вождь, и он…
— Король? Принц?
— Нет… — Куза поискал подходящее слово. — Точнее всего — воевода, чтобы вам было понятно.
— А, воевода! Ну что ж, тогда я убью его, и он больше никого не сможет послать!
Моласар произнес это настолько обыденным тоном, что смысл сказанного не сразу дошел до измученного мозга профессора. А когда наконец дошел, старик воскликнул:
— Что вы сказали?
— Воевода Гитлер — когда я войду в полную силу, я выпью из него жизнь!
Кузе показалось, что он вынырнул наконец из океанских глубин на поверхность и глотнул воздуха. Но, опасаясь снова очутиться на дне, он вскричал:
— Вы не сможете! Он под надежной охраной, и он в Берлине!
Моласар снова вышел на свет и обнажил зубы, но на этот раз не в оскале, а в некоем подобии улыбки.
— Его охрана так же надежна, как охрана его лакеев в моем замке. Я легко доберусь до него, несмотря на крепкие замки и вооруженную стражу. Стоит мне только захотеть. И не важно, как далеко он находится, — как только наберусь сил, отыщу его.
Куза с трудом сдерживал возбуждение. Наконец-то появилась реальная надежда. Он и не мечтал!
— А когда? Когда вы сможете отправиться в Берлин?
— Завтра ночью. К этому времени я буду уже достаточно силен, особенно когда перебью всех захватчиков в замке.
— В таком случае хорошо, что они не послушались меня, когда я посоветовал покинуть замок.
— Что посоветовал? — взревел Моласар.
Его руки потянулись к старику, и он едва сдерживался, чтобы не растерзать старика.
— Извините меня! — Профессор вжался в спинку кресла. — Я думал, вы этого хотите!
— Я хочу их жизни! — Руки опустились. — Когда мне понадобится что-то другое, я тебе сообщу, и ты выполнишь любой мой приказ!
— Конечно, конечно.
Противоречить сейчас чудовищу было бы крайне неразумно. Не стоит забывать, с кем имеешь дело. Моласар не потерпит никаких возражений, все должно быть так, как он хочет. Иное для него непостижимо и неприемлемо.
— Хорошо. Мне нужна помощь смертных. Не все можно осуществить ночью в темноте, поэтому кто-то должен действовать днем, готовить мне путь, делать, что я велю. Так было, когда я выстроил этот замок и обеспечил его сохранность, так будет и теперь. В прошлом я пользовался услугами всяких изгоев, конечно, аппетиты их не были так велики, как мои, но неприемлемы для их соплеменников. И я помогал им, платил за услуги. Что же касается тебя, то у нас с тобой, насколько я понимаю, общая цель.
Куза глянул на свои искалеченные руки.
— Мне кажется, я не гожусь вам в помощники.
— То, что я собираюсь поручить тебе нынче ночью, несложно: некий ценный для меня предмет необходимо вынести из замка и надежно спрятать где-нибудь в горах. Тогда у меня будут развязаны руки и я смогу уничтожить тех, кто собирается убивать моих соотечественников.
Куза испытал странное ощущение, своего рода эмоциональный всплеск, когда представил себе, как Гитлер и Гиммлер корчатся в ужасе перед Моласаром, представил их изуродованные, безжизненные — а еще лучше безголовые — тела, выставленные на всеобщее обозрение у входа в пустой лагерь смерти. Это означало бы конец войны и спасение его народа. Не только румынских евреев, а всей расы! Это означало будущее для Магды. Конец Антонеску и Железной гвардии. И даже восстановление его самого в должности.
Но тут он вернулся к реальности, спустившись с радужных высот назад в инвалидную коляску. Ну как он сможет вынести что-либо из замка и спрятать где-то в горах, когда с трудом добирается до дверей собственной комнаты?
— Вам нужен здоровый помощник, — сказал профессор дрогнувшим голосом. — Какой прок от калеки?
Он скорей почувствовал, чем увидел, как Моласар обогнул стол и встал рядом с ним. Моласар положил свою тяжелую руку на плечо профессору, и тот, подняв глаза, увидел, что Моласар смотрит на него с улыбкой.
— Тебе предстоит еще многое узнать о моих возможностях.
Корчма
Суббота, 3 мая
10 ч 20 мин
Счастье.
Вот что это такое. Магда никогда не думала, что это так прекрасно — проснуться в объятиях любимого. Испытать чувство умиротворенности и безопасности. И потому что рядом с ней Гленн, наступивший день обещал быть радостным.
Гленн лежал на боку, к ней лицом. Он все еще спал, и, хотя Магде не хотелось его будить, она не могла удержаться, чтобы не прикоснуться к нему. Девушка нежно провела рукой по его плечу, пробежала пальцем по шраму на груди, легонько взъерошила волосы. Потом прижалась к нему. Под одеялом было так тепло и уютно и так приятно оттого, что они лежали, тесно прижавшись друг к другу. В Магде постепенно разгорался огонь желания. Хоть бы Гленн поскорей проснулся!
В ожидании девушка изучала его лицо. Ей еще так много предстоит узнать об этом человеке. Откуда все-таки он родом? Как прошло его детство? Почему он здесь? Почему возит с собой этот меч? И почему сам он такой чудесный? Она почувствовала себя маленькой школьницей и сама себе удивлялась. Никогда в жизни она не была так счастлива.
Ей хотелось, чтобы отец познакомился с ним поближе. Они должны хорошо поладить. Неизвестно только, как отец отреагирует на их отношения. Гленн не еврей… Она не знала, кто он, но уж точно не еврей. Не то чтобы для нее это имело какое-то значение, но отец всегда проявлял щепетильность в этом вопросе.
Отец…
Внезапно чувство стыда охватило Магду и погасило разгоравшуюся страсть. Пока она наслаждалась в объятиях Гленна, упиваясь экстазом, отец сидел в одиночестве в холодных каменных стенах, окруженный дьяволами в человеческом обличье, ожидая встречи с существом из преисподней. Как же могла она не испытать стыда?
С другой стороны, разве она не имеет права на каплю счастья? Она ведь не бросила отца. Она по-прежнему в корчме. Он прогнал ее из замка прошлой ночью, а днем вообще отказался покинуть крепость. А согласись он отправиться в корчму, она не оказалась бы в комнате Гленна и они не были бы сейчас вместе.
Странная штука — жизнь!
Но ни вчерашний день, ни нынешняя ночь ничего не изменили в судьбе ее и отца. Изменилась лишь она сама. Как и накануне, как и третьего дня, они с отцом во власти немцев. Они по-прежнему евреи. А немцы — по-прежнему нацисты.
