Гермафродит был напряжен. Ни расслабленных движений, ни протяжных стонов больше не было и в помине. Рот Кристины был широко открыт, как будто она издавала беззвучный крик, пребывая в затянувшейся агонии, а глаза были плотно закрыты. Она по-прежнему стояла на коленях перед стулом, рядом с которым на каменном полу лежал наконечник античного копья. Казалось, что легкая вибрация вновь охватила потертый металл, как будто ток начал циркулировать в его толще, и Стедмен почувствовал, скорее чем услышал, эту дрожь. Он знал, что должен забрать отсюда этот талисман, из этой мрачной комнаты, от этого существа, от всех этих сил, которые использовали его энергию... Он даже удивился самому себе, что смог поверить в подобные вещи.
Тем временем в круглой комнате начинался настоящий водоворот звуков. Сначала это были негромкие голоса, которые смеялись или звали кого-то, постепенно перестраиваясь в мощное крещендо, точно так же, как это уже было в верхнем зале. Над металлическими чашами поднимался черный дым, а ветер подхватывал его и черным вихрем нес по кругу, создавая в воображении Стедмена образы, вызванные духами, которые крутились и корчились в невидимых мучениях. Холодный воздух бил его в лицо, вздымал волосы, срывал одежду, и казалось, что он просто хотел вынудить его закрыть лицо поднятыми руками, защищая глаза, заставляя его пригнуться и лечь на пол около стены. Неожиданно все это кончилось, и тишина вновь вернулась в подземелье.
Осталось лишь приведение!
Детектив не без усилий оторвался от стены, но не устоял, а свалился с каменной платформы вниз, на уровень пола, и затих там на некоторое время. Его тошнило от нестерпимого зловония, от тяжелого запаха гниения, а тело наливалось свинцовой тяжестью. Слабость охватывала его, прижимая к полу, затуманивая сознание. Он попытался подняться, держась за одну из колонн, стоящих по окружности пола, и повернувшись к ней лицом, заметил вделанную в камень металлическую чашу, лишенную каких-либо надписей или геральдических знаков. Он был даже слегка удивлен легкостью, с которой понял причину, по которой здесь находятся двенадцать каменных пьедесталов, обращенных лицевой стороной к центру комнаты, и образующих круг: там будет храниться пепел двенадцати членов нового Тевтонского Ордена после их смерти. Как он догадался об этом, тоже не было загадкой для него: само приведение внушило ему осознание этого. Оно рассказало ему правду о легендарном Копье, о силе, которой обладала античная реликвия, о силе, которая могла порождать добро или зло. Оно издевалось над ним, мучило его, оскорбляло его. И оно пугало его.
Осознание того, что он может быть запуган, прибавило ему сил, и он поднялся с пола. Когда он, спотыкаясь, продвигался по каменному полу, он уже знал, что комната являет собой своеобразное кладбище, склеп. Чувствуя как иссякает его внутренняя сила, отбрасываемая от него потусторонними силами, он все равно заставлял себя идти вперед, чтобы добраться до Копья, пока полностью не обессилит, и сопротивлялся импульсивному желанию лечь и отдохнуть, хотя бы на одну секунду.
Он упал от слабости и теперь начал осторожно ползти, выдвигая вперед попеременно то руку, то колено, то колено, то руку...
Кристина поджидала его. Ее тело охватывала дрожь, которая нарастала, переходя в конвульсивные сотрясения, от которых даже размывались очертания ее фигуры. Ее рот был все еще широко открыт, и черный дым от слабого пламени в металлических тиглях попадал в ее горло, в легкие, наполняя все ее тело.
Стедмен был уже рядом с наконечником, его рука была вытянута, и он уже ощущал энергию, которая отбрасывала его пальцы назад. Он взглянул на Кристину. Ее глаза стали вылезать из орбит, когда она посмотрела на него, а зрачки остекленели, но тем не менее все еще были наполнены жизнью. Ее тело несколько раз дернулось, потом вновь стало неподвижным, спина согнулась, но ее взгляд был по-прежнему направлен на него. Еще одна, на этот раз самая яростная конвульсия охватила ее, искажая все ее черты, и с последним протяжным и громким выдохом, она упала на спину. Жизнь наконец покинула ее тело.
Стедмен на мгновенье прикрыл свои глаза и опустил голову на холодный пол, испытывая непреодолимое желание остаться здесь, уснуть и таким образом уберечь себя от злобных сил, сконцентрировавшихся в этой комнате. Но он сопротивлялся этому желанию, все еще осознавая, что отступление будет означать смерть. Превозмогая слабость, он снова открыл глаза и увидел лежащего гермафродита, с искаженным лицом, повернутым в противоположную от него сторону. Он повернул голову, не желая смотреть на лежащий перед ним труп, и в этот момент его глаза натолкнулись на нечто еще более отвратительное. Он оказался перед остатками человеческой оболочки, сидящей на стуле с высокой спинкой.
Разложившийся труп был одет в выгоревшую форму нацистского образца: коричневая рубашка, черный галстук, черный китель с серебряной отделкой в виде дубовых листьев на отворотах, повязка со знаком свастики на рукаве, парадная портупея с тремя аксельбантами, проходящая под серебряным погоном на правом плече, и бриджи, заправленные в высокие сапоги. На голове была фуражка с серебряным кантом и с серебряной же эмблемой Мертвой Головы над козырьком. Форма была покрыта слоем пыли и свободно болталась, как будто тело, когда-то находившееся под ней, полностью усохло.
Труп сидел прямо, как будто был навсегда закреплен в этом положении. Содрогающийся взгляд Стедмена перемежался вверх от сапог к сморщенной голове, которая бессмысленно застыла, слепо уставившись в тесное пространство комнаты. Кожа на лице трупа была плотно натянута, и серые кости проступали через многочисленные прогнившие трещины, заполненные белой копошащейся массой. Желтая кожа на воротнике рубашки образовала большую складку и напоминала лопнувший резиновый баллон. Нижняя губа была полностью отъедена, обнажая неровный ряд зубов, а пространство над верхней губой было занято хаотично налипшими к ней белыми тонкими волосами. Казалось, что на лице вообще отсутствует подбородок, поскольку нижняя челюсть была сильно вдавлена в горло. Одно ухо полностью отсутствовало, а второе напоминало ссохшийся гриб. Из-под фуражки спускались длинные пряди редких белых волос.
И совсем уж необычно выглядело пенсне, одно из стекол которого было плотно залеплено вывалившимся глазным яблоком. Большая часть носа была уже потеряна и прямо на глазах Стедмена что-то черное проскользнуло из остатков ноздрей и скрылось в расщелине на месте нижней губы.
Детектив больше был не в силах контролировать свое состояние. Тошнота подступала к горлу, и он, выбиваясь из последних сил и преодолевая собственную слабость, направился к выходу из этого подземелья, подальше от этого отвратительного зловредного созданья, которое они пытались держать набальзамированным в этом подземном склепе.
