Удивительно, что после всех моих грез о пламени моя жизнь оборвется в ледяной воде.
Сердцебиение превратилось в крик. С каждым ударом пульса я слышала лишь: «Зак. Кип. Зак. Кип».
Перед глазами засветились два белых пятна. Это смерть? Я умираю? Неужели тело до того онемело от холода, что вода поглотила меня прежде, чем я успела это осознать? А может, где-то в Ковчеге перед атакой реки пал Зак?
Но огоньки не пропадали. Это точно была не галлюцинация, не угасающие вспышки сознания. Это были звезды.
Глава 38
Видя впереди ночное небо, мы проползли эти последние метры, поднялись выше уровня реки, и вода больше нас не преследовала. Меня больше не окатывало брызгами, из-за спины слышались лишь приглушенные шаги Дудочника по металлу, встроенному в бетон.
Свет луны не проникал в тоннель, чтобы осветить его как следует, но тьма вокруг изменилась. Я разглядела швы на металле там, где соединялись секции трубы. Над нами на краю отверстия виднелся силуэт высокой травы, свистящей под порывами ветра, который я уже и не чаяла почувствовать вновь.
После всего случившегося в Ковчеге странно было застать мир наверху не изменившимся. На валунах лежал снег, ветер гнал облака, прикрывая звезды. Невзирая на наводнение, Ковчег и взрывы, луна продолжала двигаться по небу. Но когда я упала коленями на снег, в ушах все еще звучал гул освобожденной реки под нами, которая пробивала новое русло через Ковчег.
Мы промокли, и нас тут же атаковал холодный ночной воздух. Я посмотрела на руки — они до того тряслись, что даже расплывались перед глазами. Дудочник опустился рядом на пожухлую траву. Я смотрела на темный рот земли у него за спиной и думала обо всем, что поглотила вода, когда я дала волю реке. Призрачном голосе из Далекого края. Остатках взрывного механизма, которые Зак не успел спасти. Тысячах резервуаров, затопленных ныне со всеми древними костями Ковчега. И Кипе, освобожденном из бака, его сломанном теле.
Следующие часы прошли во мраке холода. Когда мы достали вещмешки, на востоке, где располагался ближайший вход в Ковчег, раздался крик. Вдалеке двигались огоньки ламп.
Мы помчались, скользя и огибая валуны, покрытые снежным саваном. Сбежав с холма в высокую траву равнины, мы не остановились. Даже когда погоня отстала, мы продолжали двигаться. Остановиться и заснуть в нашей одежде было равносильно смерти. Края моих мокрых штанов задубели и с каждым шагом стягивали лодыжки льдом.
Поднявшееся солнце осветило мою бледную синюшную кожу. Когда мы добрались до рощицы и отыскали лошадей, снова пошел снег. Мне следовало радоваться, что он скроет наши следы, но сейчас погоня представлялась менее опасной, чем переохлаждение. Я скакала, подавшись вперед, прижимаясь к теплой шее лошади. Рядом ехал Дудочник, ведя в поводу коня солдата, которого мы убили на пути в Ковчег. Казалось, это было давным-давно — столько всего изменилось за эти несколько дней и ночей под землей.
Когда я притормозила и едва не соскользнула с лошади, Дудочник крикнул, чтобы я не останавливалась. Он подъехал ближе и встряхнул меня за плечо. Я попыталась отмахнуться, но руки до того замерзли, что я не могла пошевелить пальцами. Тело превратилось в обузу, кусок охлажденной плоти, который тащила лошадь.
Когда отгорел рассвет, мы уже пересекли равнину и вернулись в лесистую местность. Дудочник привел меня в неглубокую пещеру и привязал лошадей — мои пальцы отказались скручивать поводья. В каменном укрытии мы сняли заледеневшую одежду и, оставшись лишь в белье, сжались в один комок под сухим одеялом. Дудочник замерз не меньше моего и не мог меня согреть.
Мороз пробирал до костей, словно вместе с одеждой мы содрали и кожу. Я совала пальцы по одному в рот, уговаривая их вернуться к жизни. Тепло приходило вместе с болью, возвращая кровь в плоть. Интересно, чувствовал ли то же самое Зак? Как близко мне нужно подобраться к смерти, чтобы тело Зака задрожало в унисон с моим? Я закрыла глаза, укрываясь от мира, и уснула.
Мне снилось побережье. Когда Зои еще нас не покинула, я много раз разделяла ее сны о равнодушных волнах. Но сейчас все казалось иным. Вместо бескрайнего пространства океана я видела белый утес, стоящий оплотом между морем и сушей, надутые ветром паруса и следы морской соли на древесине.
Я никогда не видела этих белых скал. Но их непривычность меркла в сравнении с тем, что скрывалось на корабле.
Я очнулась, крича о Далеком крае.
Дудочник развернулся от входа в пещеру, где горбился над небольшим костерком.
— Ты была со мной в Нью-Хобарте, — произнес он, когда я оделась и рассказала о видении. — Зак продемонстрировал нам носовые фигуры. Я не мог ошибиться, мне известны все корабли моего флота. Синедрион пленил экипажи и Хобба — Воительница упоминала его имя. «Розалинду» и «Эвелин» захватили, Касс.
Разве тут поспоришь? Тем более я не могла назвать отличительные особенности увиденного корабля. Белый парус на фоне белой скалы, хмурый искривленный горизонт. Но я знала, что нам нужно ехать именно туда. И когда я описала белый обрыв, Дудочник кивнул.
— Похоже, это Суровый мыс. Но кораблей, способных туда вернуться, не осталось. Мы должны отправиться обратно в Нью-Хобарт и рассказать Саймону и Инспектору о том, что нашли. Теперь нам известно, что Синедрион замыслил устроить взрыв, поэтому нужно укреплять Сопротивление, если мы хотим возобновить борьбу. И как насчет остальных в Нью-Хобарте? Ты ведь помнишь, чем угрожал Инспектор?
Я тоже об этом думала: об Эльзе, Салли и Ксандере, оставленных на милость Инспектора.
— Но мы ведь сделали то, чего в конечном итоге хотел Инспектор, — возразила я. — Если его шпионы донесут до него любую новость о нас, он узнает, что мы уничтожили Ковчег и все находящиеся там механизмы. Даже он не вправе просить нас о большем. Он не предаст нас, пока думает, что мы полезны в его борьбе против машин.
Я так сжала кулаки, что ногти впились в ладони. С тех пор как мне стало известно, что Зак восстанавливает взрывной механизм, время ощущалось конечным. Оно заканчивалось, как воздух над нами, когда мы брели по затопленному Ковчегу. Возможно, я отодвинула его планы, затопив остатки адской машины и уничтожив огромный зал с баками, однако этого было недостаточно. Далекий край существовал, и если Зак и Воительница отыщут его раньше нас, ему грозит пламя.
— Корабль на подходе, — продолжила я. — Не знаю, что это за корабль и как такое возможно. Но он точно связан с Далеким краем. Я чувствую.
Я не могла подобрать слов для объяснения, что я почувствовала, когда корабль вплыл в мое видение — знание, столь же монументальное и незыблемое как стена пещеры позади меня, что он несет на себе отпечаток Далекого края. Что-то под этими белыми парусами казалось до такой степени инородным, что одновременно и зачаровывало, и отталкивало.
— Он скоро будет здесь, — сказала я. — И мы должны найти его раньше Синедриона, иначе лишимся даже призрачного шанса на успех. Некогда возвращаться в Нью-Хобарт. — Я встала. — И я не прошу разрешения. Я все равно пойду. С тобой или без тебя.
Дудочник рассматривал шрамы на костяшках. Сколько раз эти пальцы выпускали ножи? Сколько жизней отняла эта рука? Остановит ли он меня, если я попытаюсь уйти?
— Если мы собираемся помешать Синедриону, Сопротивлению ты нужна как никогда. Ты чуть не погубила нас в Ковчеге. Ты не можешь просто уйти и тем самым подвергнуть себя еще большему риску, — сказал он мрачным голосом.
— Ты говоришь, что я нужна Сопротивлению. Именно поэтому ты пощадил меня на Острове. Но Сопротивление нуждается во мне из-за моих видений. Так послушай же меня.
Дудочник тихо ответил:
— Сопротивлению нужен и я. Чтобы действовать. Принимать решения. Быть уверенным даже тогда, когда во мне самом веры почти не оставалось.
Он посмотрел на меня. Пламя осветило лицо, оставив глаза в темноте. Снег снаружи прекратился, ночь затихла.
