— Хорошее было времечко, — произнес Джад и протянул Элли фотографию. — Пусть его и нет рядом, главное, чтоб ты о нем всегда помнила.
— Я… буду… всегда-всегда… — Элли вытерла слезы. — Ведь я, мистер Крандал, любила Гейджа.
— Знаю, милая. — Старик наклонился, поцеловал девочку, выпрямился, кинул на Луиса и Рейчел холодный, неодобрительный взгляд. Рейчел опешила, не понимая перемены. Но Луис понял все прекрасно. ЧТО Ж ВЫ ДОЧЕРИ НЕ ПОМОЖЕТЕ, — укорял их взгляд Джада. У ВАС УМЕР СЫН, НО ДОЧЬ-ТО ЖИВА. ЧТО ЖЕ ВЫ ЕЙ НЕ ПОМОЖЕТЕ?
Луис отвернулся. А чем ей сейчас помочь? Она сама должна избыть свое горе. А его мысли целиком заняты сыном.
К вечеру туч нагнало еще больше, с запада подул сильный ветер. Луис надел легкую куртку, снял с крюка на стене ключи от машины.
— Ты далеко, Лу? — спросила Рейчел почти равнодушно. После ужина она снова плакала, тихо, но, казалось, слез не унять. Луис заставил ее принять снотворное. Сейчас она сидела, разгадывая кроссворд в газете. За стеной Элли молча смотрела по телевизору «Домик в прерии», а на коленях у нее лежала фотография Гейджа.
— Может, съезжу пиццей перекусить.
— Ты что, за ужином не наелся?
— Тогда вроде и есть не хотелось, — сказал правду Луис, а затем покривил душой. — А сейчас что-то аппетит разыгрался.
С трех дня и до шести вечера у них в доме справляли поминки. Точнее, пировали поминки. Стив Мастертон и его жена привезли лапшевник с котлетами. Чарлтон явилась с полуфабрикатами для быстрого приготовления. «Не беда, если сразу не съедим. Готовить легко. Чуть подогрел — и на стол». Супруги Данникеры — они жили за поворотом — привезли буженины. Гольдманы, хотя и не обмолвились с Луисом ни словом и даже близко не подошли, подали к столу мясное ассорти и несколько видов сыра. С сыром явился и Джад, принес «голову» своего любимого, Мисси Дандридж — лимонный пирог. Шурендра Харду привез яблок. За поминальной трапезой все религиозные различия отступали.
И все же это было, хотя и тихое, но поминальное пиршество. Разве что выпивки меньше, чем при обычном застолье. После нескольких бутылок пива (к которому вчера Луис поклялся больше не прикасаться, однако сегодняшний серый, промозглый и холодный день отодвинул вчерашние клятвы далеко-далеко), он вдруг захотел попотчевать компанию занятными анекдотами, так сказать, к случаю: дядя Карл некогда рассказывал, что на Сицилии незамужние женщины норовили отрезать клочок покойницкого савана и на ночь сунуть под подушку — это приносило удачу в любви. А в Ирландии на похоронах справлялись и помолвки и даже свадьбы (к счастью, не взаправдашние), а покойнику связывали ступни ног — чтобы призрак его не разгуливал. Дядя Карл говорил еще, что бирки с номерами и именами начали привязывать к большому пальцу ноги покойника в моргах Нью-Йорка, а поскольку почти все могильщики, владельцы похоронных бюро и моргов — ирландцы, то не отголосок ли это стародавнего суеверия? Но, оглядев лица сидевших за столом, рассудил, что его поймут неверно.
Рейчел сорвалась только лишь раз, к ней тут же подсела с утешениями мать. Рейчел уткнулась ей в плечо и горько, навзрыд расплакалась. С Луисом у нее так не получилось. Может, она считала и себя, и его повинными в смерти сына, может, не находила поддержки у мужа, погруженного в фантазии, грезящего наяву. А вот у Доры Гольдман такую поддержку она нашла, та тоже всплакнула. Сзади подошел Ирвин Гольдман, положил руку на плечо Рейчел, с чувством превосходства — от которого в пору блевать! — взглянул на Луиса, сидевшего напротив.
Элли сновала по всей комнате, обнося гостей маленькими бутербродами и булочками, нанизанными на длинные деревянные палочки-зубочистки (вместо положенных двузубых десертных вилок). Под мышкой у нее зажата фотография Гейджа.
Луис принимал соболезнования. Кивал, благодарил. Но взгляд его блуждал где-то далеко, отвечал он сухо. Наверное, вспоминает страшные минуты, думалось гостям, наверное, размышляет, как жить дальше, без сына. И никому (даже прозорливому Джаду) невдомек, что Луис уже составляет грандиозный план: как раскопать могилу. Ну, разумеется, чисто умозрительно. Ничего подобного он и не собирался делать. Но надо же чем-то отвлечь измученный мозг.
Нет, ничего подобного он не собирался делать.
…Луис остановил машину около магазина на углу, купил две упаковки (по шесть банок в каждой) холодного пива, позвонил в итальянский ресторанчик, заказал острую пиццу с грибами.
— На какое имя прикажете записать заказ?
— Лу Крид.
— Прекрасно, Лу. Сейчас у нас тут запарка, ваш заказ будет готов минут через сорок пять. Не возражаете?
— Вот и отлично. — И Луис повесил трубку. Уже заведя машину, вдруг подумал: надо ж, в Бангоре, должно быть, два десятка пиццерий, но он выбрал ту, что ближе всего к кладбищу, где покоится Гейдж.
НУ И ЧТО? — смущенно оправдывался он. ПРОСТО ТАМ ХОРОШАЯ ПИЦЦА. ПРЯМО ПРИ ТЕБЕ И ТЕСТО ЗАМЕШИВАЮТ. НЕ ТО, ЧТО ПОЛУФАБРИКАТ ИЗ ХОЛОДИЛЬНИКА. ГЕЙДЖ, БЫВАЛО, СМЕЯЛСЯ, ГЛЯДЯ, КАК ПОВАРА ГОТОВЯТ ПИЦЦУ…
Но эту мысль Луис быстро отогнал.
Однако итальянский ресторан он миновал и поехал дальше к кладбищу. Ну и что, разве это не естественное побуждение? Разве кому от этого плохо?
Поставив машину напротив кладбища, он перешел дорогу. Последние закатные блики играли на ажурных кованых воротах, над ними витиеватые железные буковки, выстроившись полукружьем, образовали название: «Красивый уголок». Ничего красивого (равно и безобразного) Луис в этом «уголке» не находил. Кладбище раскинулось на нескольких пологих холмах, могилы разделены тенистыми аллеями (даже чересчур темными в этот предвечерний час, заглядываешь, как в темный омут), поодаль — несколько плакучих ив. И «уголком» место это не назовешь. Рядом — шоссе, рокочут и грохочут машины, хозяйничает холодный ветер, а на горизонте — зарево огней: Бангорский международный аэропорт.
Луис потянулся было к воротам. НАВЕРНОЕ, ЗАПЕРТЫ. Нет, видно еще рано запирать. Да и от кого? Разве что от пьянчуг, хулиганов да влюбленных парочек. Во всяком случае, времена чудесных воскрешений (опять это слово попалось!) и оживлений давно миновали. Он толкнул калитку справа, и она с легким скрипом подалась. Луис огляделся и, убедившись, что никем не замечен, прошел на кладбище. Закрыл за собой калитку, щелкнул засовом.
Он стоял на окраине города мертвых и озирался.
