И покорился Азаил, и укротил свою плоть, и умалился, и стал как сыны человеческие. Но затаил он на Сулеймана зло за свое унижение и решил хитростью порвать узы и освободиться от цепей. И вот вошли они в град Ерусалима, и был полон Азаил запретным знанием и гордился Сулейман, что ведет такого… и встретился им по дороге заблудившийся слепой и помог ему Азаил выбраться на дорогу. Попался им шатающийся без пути пьяный — и того Азаил на дорогу вывел. Встретился им свадебный поезд, шумный и веселый — заплакал Азаил. Прошли они мимо колдуна, который, сидя на земле, колдования свои производил — и засмеялся Азаил.
Спрашивает его Сулейман: — Почему ты помог слепому?
— Да потому, — отвечает Азаил, — что об этом слепом оповещено в небесах, что праведник он великий, и тот, кто доставит ему хоть временное облегчение и сам получит временное облегчение и хоть на гран, но спасет свою душу вечную.
— А почему ты пьяному помог тогда? — спрашивает Сулейман.
Да потому, отвечает Азаил, что нечестивец он неисправимый. Вот я и доставил ему минутное удовольствие, чтобы еще пуще погубил он свою душу грешную.
— А почему ты заплакал, когда увидел свадебный поезд? — спрашивает Сулейман.
Да — потому, — говорит Азаил, — что жениху не прожить и тридцати дней после свадьбы, а невесте — тринадцать лет ждать, пока подрастет малолетний деверь ее.
— Почему же над колдуном засмеялся ты? — спрашивает Сулейман.
— Да потому, — говорит Азаил, — что на том месте, где сидел этот колдун, клад богатейший зарыт. А он ворожит себе, пыжится, а о кладе и не ведает…
— Мудрый ты, Азаил, и хитрый, — говорит тогда Сулейман, — однако ж не мудрей и не хитрей меня. Сильный ты, однако ж, я сильнее.
Тогда взял Азаил с земли тростину, отмерил четыре локтя и бросил тростину перед Сулейманом.
— Вот, — сказал, — все твое пространство, которое останется у тебя после смерти. А ты весь мир захотел покорить, но и этого мало тебе — еще и меня покорить захотел!
— Ничего я от тебя не домогаюсь, — сказал тогда Сулейман. — Кроме одного. Я собираюсь построить Храм Господень, и мне нужен для того червь Шамир.
— Но у меня нет Шамир, — говорит Азаил, — он не у меня, но у духа морского и дух морской не доверяет его никому, кроме как петуху Бар, да и то под присягой.
— А зачем Шамир петуху Бар? — спрашивает Сулейман.
— А он его посредством города строит. Берет в клюв Шамир и приносит его в пустынную местность, необитаемую. Кладет Шамир на скалу, скала раскалывается. Бросает Бар в расщелину семена древесные, вырастают маслины и смоквы и кедры ливанские, приходят люди, да и селятся там. Сегодня, глядишь, селенье, завтра — уже город.
— Хорошо, — говорит тогда царь Сулейман. — Шем-Гамфарошем заклинаю, отведи меня на гнездо петуха Бар
И вызвал Сулейман искусных мастеров из земли Египетской, и повелел им изготовить особый колпак из непрозрачного стекла. И таким крепким был этот колпак, что даже ударом молота нельзя было разбить его. И, когда Азаил отвел его на гнездо петуха Бар, Сулейман взял, да и накрыл гнездо колпаком. А сам скрылся в укрытие. Прилетел петух Бар, смотрит, а гнездо-то закрыто. Ох, ох! — застонал петух Бар. Ударил по стеклу клювом, но выдержало стекло. Взял он тогда червя Шамир, и положил его на стекло, чтобы его расколоть. Тут Сулейман выскочил из укрытия и бросил в петуха Бар комом земли. Петух взлетел, выронил Шамир, тут Сулейман с Азаилом подобрали червя и унесли.
Так, посредством ума своего и хитрости, и могущества, и по совету Азаила Сулейман завладел червем Шамир. И обтесывал Шамир строевой камень для Храма и Дома Сулейманова, а хранил его Сулейман по совету Азаила завернутым в шерстяную вату в свинцовом сосуде, наполненном ячменными отрубями.
А петух Бар, когда увидел, что не сдержал клятвы своей, и нарушил присягу духу морскому, и не может возвратить червя Шамир, пошел и удавился.
И вырос Храм Сулеймана, где были окна с откосами, и деревья из чистого золота, и розовый мрамор, просвечивающий на солнце, и кедр ливанский, и яспис, и открытые залы, и потаенные чертоги… и говорят, что не было при его постройке поломано ни топора, ни заступа, ни какого другого орудия — ибо строился он без их посредства. А еще говорят, пока строился сей храм, никто в земле иудейской не заболел и не умер. А еще говорят, что свет лился в окна с откосами не снаружи, но изнутри, и освещал весь Израиль, ибо был то свет Божественный…
И прослыл Сулейман самым мудрым под небом и на земле, и служили ему духи морские, и саламандры огненные, и силы земли, и червь Шамир, и сам Азаил ходил у него в помощниках. И постигал он сокровенное, и проведывал тайны глубины беспредельной. Имя его гремело среди властелинов, среди мудрых — подвиги его. И к нему, праведному и чистому, посылали сыновей и дочерей своих в слуги и служанки и вельможи, и цари земные…
И самые прекрасные женщины мира были наложницами в гареме его. И сама царица Савская из града-Китора, где деревья посажены еще в первые дни творения и орошение получают от вод Едемских; где серебро, что мусор, валяется на улицах, прибыла почтить его — со всеми своими сокровищами и со слугами, и со служанками красоты небесной. А фараон Писебханин дал ему в жены дщерь свою Бифию со всяческим приданым, в числе которого был постельный полог, усыпанный самоцветными камнями так, что изнутри напоминал он ночное небо, а в придачу к тому восемьдесят дев из страны Едомской, черных как ночь, тяжелогрудых, с розовыми ладонями, искусных в пении и девяносто дев из страны Ефебской, смуглых, как закат и гибких, как лоза, высокогрудых, с ладонями крашеными хной, искусных в пляске. А всего жен было у Сулеймана девяносто девять, а наложниц без числа, и все они сверкали, точно звезды в ночи, и радовали пеньем и музыкой, и любовными утехами, и Сулейман днем судил со своего престола, а ночью ублажал себя в гареме и дни текли как лунные месяцы, а лунные месяцы, как годы, но Азаил все лелеял свою месть, и, наконец, придумал, как отомстить Сулейману.
Предстал он пред Сулейманом (а пока строился храм, Сулейман держал его при себе) и рек:
— Мудрый ты царь, и хитрый, а все ж не все тебе ведомо. Хочешь, покажу тебе то, чего ты никогда не видел?
— Нет такого, — отвечал Сулейман.
— А все ж есть!
— Покажи!
Простер руку свою Азаил к стране Тевель — и пред Сулейманом появился человек с двумя головами и двумя парами глаз. И объял Сулеймана страх, однако ж он не подал виду и сказал:
