Сергей понял, что за вонь отравила затхлый воздух тоннеля, и у него не осталось сомнений относительно конечной цели их путешествия. И еще он вспомнил, где совсем недавно встречал эту вонь. Она неотступно висела над Октябрьском…
На ум пришла мысль об убиенной девице. Сергей даже поискал ее взглядом, но нигде не увидел. Не место было здесь несчастной дурочке. И он, наконец, с облегчением перестал о ней думать.
Зато он понял, что может заглянуть в будущее, вернее, увидеть то, что произошло бы с ним и с другими людьми, если бы все кончилось иначе. Он так никогда бы и не дождался майорской звезды, а из их совместной с Раисой жизни не вышло бы ничего, кроме сплошных недоразумений.
Кое-что проглянуло и насчет объекта его последних упражнений в стрельбе. Не все тут было ясно. Никакой человеко-медведь не рисовался Сергею. Но сквозь обманчивую дымку мелькали завуч и незнакомая девочка лет семи-восьми с большим голубым бантом на затылке. Лицо у девочки было багрово-синим, с уголка губ стекала струйка крови, на шейке чернели овальные синяки, а юбочка непристойно задралась. Завбаней Катерина тыкала в завуча пальцем: я же вас предупреждала!
Но Сергей знал: школьница та жива и здорова и ничего с ней теперь не случится.
Сергею сделалось легко, хотя чей-то голос и нашептывал ему, что лишь Богу дано читать Книгу Судеб и судить грешных за дела, а тем паче, помыслы их. Он же преступил границу, и за то воздастся ему. Но голос этот мало беспокоил Сергея.
Согласившись с приговором, готов он был платить по любым счетам. Утешала мысль, что хоть и не выиграл он у Подземелья, но и не проиграл вчистую.
Коридор пошел под уклон. Далекий свет с каждым шагом делался ярче, отчетливее проступали на стенах похабные надписи и рисунки. Шагавший впереди солдат остановился.
Впереди открылся обширный участок потрескавшейся бетонной стены, исписанный черными, корявыми буквами, складывающимися в кривые строки некоего связного текста. Кто-то приложил немало стараний, сажей выводя на стене пляшущие каракули.
Сергей принялся читать и догадался, что какой-то чудак намалевал здесь цитату из какого-то религиозного сочинения.
«Семьдесят учеников возвратились с радостию и говорили: Господи! И бесы повинуются нам с именем твоем.
Он же сказал им: я видел сатану, сшедшего с неба, как молнию.
Се, даю вам власть наступать на змей и скорпионов и на всю силу вражию, и ничто не повредит вам.
Однако тому не радуйтесь, что имена ваши написаны на небесах».
Там, где надпись заканчивалась, той же неведомой рукой со знанием дела был пририсован громадный фаллос, похожий на воздетый перст или восклицательный знак.
Сергей долго всматривался в странные «графити», пока солдат не окликнул его:
— Пойдемте, немного уже осталось…
— Нет, ты мне объясни, как это вы потерпевшего проворонили, а? — Онуфриев напирал на лейтенанта Седых объемистым животом.
— Я ж говорю, мы оттуда заехали, а там дорога перекрыта, — оперуполномоченный указал рукой в сторону тупика. Мы хотели с другой стороны, а тут мотоцикл заглох. Пока туда-сюда — он, видно, и прошел.
— Туда-сюда! — рявкнул Онуфриев. — На кой черт вы тут колесили? У тебя какая задача была? Оставил бы одного при мотоцикле, а со вторым шел бы, куда послали.
Бестолковщина! Ладно, погоди, разберемся еще с тобой.
Подполковник резко повернулся и зашагал к подъезду, возле которого мелькали орудовавшие на месте происшествия сотрудники. Седых медленно поплелся за ним.
Несмотря на то, что в течение часа в самом доме и вокруг него тишину нарушали чрезвычайно шумные события — стрельба, беготня, а чуть позже гудение подъезжающих машин и прочие звуки, производимые следственно-оперативной группой, хоть и колотили уже бесцеремонно милиционеры в двери квартир, желая выявить возможных свидетелей — несмотря на все это, большинство окон по-прежнему оставались темными, будто за ними люди спали бесчувственным сном, или вообще это был не жилой дом, а приют для слепоглухонемых.
Онуфриев с раздражением подумал, что лет десять-пятнадцать тому назад весь двор кишел бы сейчас любопытными, а ныне — вот вам, пожалуйста, ноль реакции! Он и сам не знал, почему его злит это обстоятельство — ну, равнодушнее и пугливее сделался народ, известное дело — но как-то нехорошо и тревожно становилось старому милицейскому волку от такого всеобщего спокойствия населения. Будто и не нужна была никому эта их возня с мертвыми телами в вонючем подъезде. Будто вообще никому ничего ни от кого не было нужно.
Подполковник сплюнул и взошел на крыльцо. Навстречу ему из распахнутой двери появился судебный медик, стягивая на ходу с рук резиновые перчатки.
— Ну, что там? — осведомился Онуфриев.
— Полный порядок. Два жмурика. — Эксперт подозрительно растягивал слова и старался дышать в сторону.
— Один ваш, а второй…
— Это мне известно, — прервал его начальник РОВД. Что по существу?
— По существу — у педагога девять огнестрельных. Половина смертельных. Так что, можно сказать, били кучно и наповал.
— А у второго?
— А у второго — одно. Зато прямо в лоб. В височную область. Но стена сзади… — эксперт присвистнул. Будто из пулемета строчили. С трех метров попасть не могли!.:
— Ладно, разберемся, — буркнул Онуфриев. Он тут же слегка вздрогнул, потому что сзади над самым его ухом забубнил вдруг голос лейтенанта Седых, которому невтерпеж было ждать завтрашних разборок и хотелось немедленно объясниться с начальником.
— Товарищ подполковник! Разрешите?.. Мы когда выстрелы услыхали — сразу в подъезд. Марченко, помдеж, на пороге споткнулся, мы чуть через него все не попадали. Я смотрю — а тот сверху целится. Ждать, что ли, пока в лоб прилетит? Но я вообще по ногам старался…
— Да уж вы постарались! — прорычал Онуфриев. — Снайперы! Не видели, что ли, что у него пистолет пустой?
— Не видели. Темно, и когда там было присматриваться?! — ощетинился в ответ подчиненный. — Я оружие правомерно применил. Он же человека убил. Или подождать было, пока перезарядит?
Оперуполномоченного обижала и пугала странная реакция начальника на его, конечно же, оправданные действия. По молодости лет и из-за отсутствия опыта в подобных делах он не понимал, что вовсе не из жалости к застреленному капитану гавкает на него босс, и расправу над ним никакую не затевает, а есть у подполковника совсем другие причины, чтоб выходить из себя.
В нескольких метрах от Онуфриева и Седых, внутри подъезда, на площадке первого этажа, Николай Логинов, опустившись на корточки, рассматривал распростертый на полу труп завуча. Через распахнутую дверь озабоченно входили и выходили люди.
