Это видение померкло, когда из кокпита появилась стюардесса. Казалось, она немного не в себе.
— Диспетчерская просит нас повернуть назад, — сказала она.
— Повернуть назад? — повторил я и, немного поразмышляв над этим, улыбнулся ей. — Пожалуй, не надо. Все и так может выйти довольно хорошо.
Она снова неловко улыбнулась мне в ответ.
— Тогда я пойду скажу капитану. Что все нормально, раз вы так говорите.
С этими словами она исчезла в кокпите. Несколько секунд спустя мы сделали вираж и повернули. Моя чашка с кофе сползла по столику вбок; кофе расплескался через край на его поверхность. Мы снова выровнялись. Кофе тонкой струйкой потек обратно к центру столика, к моему рукаву. Я не убрал руки — я хотел, чтобы он ее запачкал. Он был похож на смолу. В свое время Мэттью Янгер извинился и протянул мне платок. «Обвал акций», сообщалось в заголовке. Номер пять свалился, номер четыре рухнул. Наз обливался потом, бормотал. Я подозвал стюардессу.
— Вам салфетку? — спросила она, разглядывая пролитый кофе.
— Нет, дело не в этом. Дело в том, что я хотел бы снова повернуть обратно.
— Снова обратно?
— Да. Теперь я хотел бы вернуться на первоначальный курс.
Она повернулась и направилась обратно в кокпит. Через несколько мгновений самолет снова вошел в вираж, но на этот раз мы поворачивали в другую сторону. Я почувствовал, как вес в салоне и в моем теле смещается, на миг почувствовал себя невесомым — ощущение, как будто что-то держит тебя над самой поверхностью чего-то. По столику снова побежал кофе. Самолет повернул, потом опять взял прежний курс. Я улыбнулся и посмотрел в окно. От низкого солнца на горизонте немногочисленные облака в небе светились голубым, красным, лиловым. Не успевшие исчезнуть следы пара над ними сделались кроваво-карминными. Наш след наверняка виден с земли: восьмерка плюс тот первый кусочек, когда мы только взлетели — более бледный, уже отплывший в сторону, ненужный, рецидуальный — остаток. В кокпите снова затрещало радио. Пилот крикнул, обращаясь ко мне:
— Теперь они приказывают нам повернуть обратно.
— Приказывают! — повторил я. — Вот это здорово.
Мы повернули и начали выходить на обратный курс. Стюардесса неподвижно стояла у двери салона, избегая встречаться со мной глазами. Через пару минут я крикнул пилоту:
— Я хотел бы, чтобы вы еще раз повернули обратно.
— Нельзя, — прокричал он в ответ. — Команды гражданской авиации вы отменить не можете.
— Вот еще новости. Что, разве ничего нельзя…
Мой голос затих; я размышлял, что делать. Мне это нравилось: вот так поворачивать туда-сюда в воздухе, делать вираж в одну сторону, выравниваться, потом снова делать вираж в другую; нравилось такое ощущение невесомости, подвешенности. Я не хотел, чтобы это прекращалось. Я огляделся, и тут мне в голову пришла блестящая идея.
— Скажите им, что я вас угоняю, — крикнул я в ответ пилоту.
Я залез в сумку, вытащил свое ружье и снова распрямил дуло. Стюардесса завизжала. Наз не прореагировал. Пилот опять крутнул корпусом, полуобернулся, увидел наставленное на кокпит ружье и заорал:
— Господи! Не стреляйте, а то мы все погибнем!
— Не беспокойтесь, — сказал я ему. — Ни о чем не беспокойтесь. Я не дам нам погибнуть. Просто хочу, чтобы цепочка не прерывалась.
Опять затрещало радио. Пилот заговорил приглушенным, настоятельным голосом, объясняя диспетчерской, что происходит. Диспетчерская что-то протрещала ему в ответ; он снова полуобернулся ко мне и спросил:
— Куда мы направляемся?
— Направляемся? Никуда. Продолжайте вот так, и все.
— Как — вот так?
— Поворачивать назад, потом поворачивать вперед. Потом снова поворачивать назад. Вот как сейчас.
Он снова заговорил по радио; оно затрещало в ответ; он полуобернулся ко мне и спросил:
— Вы хотите, чтобы мы все время вот так поворачивали, вперед и назад, как сейчас?
— Угу. Продолжайте, и все. По той же схеме. Все будет хорошо.
Я снова посмотрел в окно. Я был по-настоящему счастлив. Мы пролетели через небольшое облако. Облако, увиденное вот так, изнутри, было зернистым, как рассыпанная земля или пылинки в лестничном пролете. Рано или поздно солнце сядет навсегда — сгорит, лопнет, погаснет, — и у вселенной кончится завод, как у игрушки фирмы «Фишер Прайс», пружина в которой раскрутилась до самого конца. Не будет больше ни музыки, ни движения по кругу. Или, может, у нас просто кончится горючее, еще до того. Но это еще впереди; пока же облака накренились, еще раз наступила невесомость — мы входили в вираж, снова поворачивая назад.
[1] Remainder (Alma Books, 2006)
Пер. с англ. АА
[2] Scion — отпрыск, потомок (англ.)
[3] Аллюзия на упоминавшуюся выше песню «История повторяется» («History Repeating») британской группы «Пропеллерхедс» («Propellerheads»)