Геша вздохнул и поставил коробку на пол. Тронул за плечо замершую под стеной Настю:
– Ты как?
– Жива, – пробормотала она. – Костя мне рану заклеил.
– Я погреб нашел, – объявил Гена. – Надежный, там и заночуем. Уже смеркается, солнце село.
– Какая же я ду-у-ура, – прошептала Настя с чувством. – Я ж его любила, понимаешь? А он…
Геша кивнул:
– Ага, понимаю.
Со второго этажа не доносилось ни звука.
– Нам все рыцаря хочется. Нашла рыцаря! – Настя накрыла ладошкой руку Геши. – Прости меня, эгоистку. Ты очень хороший, я только сейчас поняла.
Настя посмотрела на Гену, и он прочел в ее глазах: «Не бросай меня. Я что угодно сделаю. Ты же любишь меня? Я тоже буду, постараюсь, только не бросай!»
– Собаки, по-моему, ушли. – Костя выглянул в окно.
Чуб крикнул, обращаясь к лестнице:
– Эй ты, козлина, слышишь? Собаки ушли, и тебе пора! Давай, вали, пока не стемнело, подыщи убежище понадежнее!
Греков на втором этаже завозился, скрипнуло открывающееся окно… и снова тишина. Потом раздалось:
– Хрен там. В другое место перебрались. Никуда я отсюда не пойду.
Чуб кивнул наверх:
– Не нравится мне, что он там сидит.
– Да пусть, – проворчал Геша. – Нападать не будет, оно ему невыгодно. Ну что, теперь моментом в подвал? Или лучше туда позже, а поедим здесь?
Костик полез в рюкзак, вынул запотевший пакет с румяными пирожками:
– Вот, с к-капустой есть, и с мясом. Тут б-бутерброды с сыром, помидоры… ой, раздавились, значит, б-будет томатный сок…
Геша отметил, что Костик, когда не нервничает, почти не заикается.
– Идем в кухню, там стол есть и табуретки, – предложил Гена, протягивая руку Насте, и добавил громче: – Будем объедаться, а этот козлина пусть слюнки глотает.
* * *
Стол был скромным: давленые помидоры, килька в томате, нарезной батон, две банки тушенки и горячий чай в термосе. Уминая пирожки, Чуб урчал и облизывал пальцы:
– Это мама напекла или, – он подмигнул Костику, – девушка?
Костик покраснел:
– Я с б-бабушкой отца живу, она меня и воспитала. Мама… в общем, бросила нас.
Геша (он сел возле окна с обрезом на коленях, и часто выглядывал на улицу) с пониманием кивнул:
– Ясно, бро, откуда растут ноги у твоих проблем. Пора тебе от бабушки сваливать.
– Это да, – поддержал его Чуб и шумно отхлебнул из железной кружки, зажмурился: – Блин, как дома! А я – колобок, ото всех ушел. Мать бухала, отчим лупил. Дотерпел школу и свалил. Никуда не поступил, чинил машины, жил, где придется. А потом в Сектор попал и, блин, прикипел. Крестный меня натаскивал. Казалось бы – страшно, опасно, а тянет. Почему, понять не могу. Тут – стремно, там – тошно. Момент, не смотри так, вернешься в цивил – поймешь. Особенно классно с бывалыми следопытами в каком-нибудь заброшенном городке, да у костерка… Вокруг заросли. Лопухи стеной, крапива, насекомые жужжат – и никого, кроме вас. М-м-м!
Вдалеке заверещала собака, взревел зверь покрупнее, и Чуб вскочил, едва не перевернув стул:
– Хренозавр! А мы тут кровью наляпали… Быстро в подвал! Жрачку в руки и – бегом, бегом!
Первым спустился Костик, ему подали рюкзаки, за ним – Геша, поддерживающий Настю. Наверху Чуб посыпал пол найденным в кухне молотым перцем, чтобы забить раптору нюх.
– Эта тварь весь дом своротить может, – сказал Чуб, ступив на лестницу.
– А п-п-подвал? – поинтересовался Костик.
– Не знаю про подвал. Будем надеяться, что он рыть не станет и мирно уйдет.
Клацнула крышка, и стало совсем темно. Геша щелкнул зажигалкой.
– Стелем спальники, ложимся и затихаем. Блин, да скорее – жжется!
Геша лег с краю, Настю положил между собой и Костиком. Девушка хлюпала носом и едва заметно вздрагивала, но затихла, когда в дверь наверху ударили. С третьего удара дверь с треском слетела с петель. Донесся рык. Геша представил, как многотонная туша ломится в узкий дверной проем.
Похоже, хренозавр пролезть не смог, просунул башку, осмотрел прихожую и, убедившись, что еды в доме нет, отступил. Зато через некоторое время по стальной крышке затарабанили мелкие коготки. Неведомые твари щелкали и трещали, перекликаясь. Чупакабры, наверное. Если они поднимутся по лестнице, то живо расправятся с Грековым. Геша воображал себя на его месте: один в темноте, с автоматом, а вокруг кишат неведомые твари… Аж ладони вспотели. Хоть Греков и сволочь, но человек, и Геша не желал ему смерти.
Когда что-то протяжно застонало, чупакабры сбежали. Теперь по люку топталась тварь покрупнее, сопела и кряхтела. Тупое зверье крышку не подымет, а если мертвяк? Говорят, в Секторе есть мертвяки… Что оно такое, никто толком не знает и не понимает, но слухи ходят упорные. Потянуло тленом. Или мерещится? Топ-топ… Топ-топ… Сгинь, проклятый!
Одной рукой Геша обнял Настю, второй нащупал лежащий рядом обрез. Толку от него будет мало, но так спокойнее. Наверное, мертвяка лучше жарить огнеметом?..
Заскрипели ступени деревянной лестницы, прогибаясь под весом незваного гостя. Грекова учуял, отродье!
Донеслось бормотание, загрохотал автомат, опять забормотали… Или это не мертвяк – следопыт вернулся за коробкой? Вон, Греков пытается с ним договориться.
Настя дернулась, подняла голову, но Геша прижал ее к спальнику:
– Тише. Что бы ни случилось – молчи.
Снова застрочил автомат, заорал Греков. В его вопле слились ужас и отчаянье, и мороз продрал по спине. Геше захотелось спрятать голову под спальник, зажать уши, чтобы не слышать, как крик оборвется хрипом, и не представлять, что же за тварь так напугала Грекова.
Крик хрипом не оборвался. Заскрипела лестница, донеслось:
– Тссс-укааа-анщщщ, анщщщ…
Неужели отбился Греков? А этот, гость который, даже бормочет, значит, не зомбак, а жертва ларвы. Ларвы откладывают в людей личинки, и от выделяемого фермента человек тупеет и забывает себя…
Что-то шмякнулось на крышку, ночной гость протопал к выходу. На улице зашуршали раздвигаемые кусты.
По-хорошему надо бы этого бедолагу в больницу, иначе помрет… Странно, что его чупакабры не тронули, видимо, фермент для них ядовит.
Через некоторое время Костик судорожно вздохнул, а потом монотонно засопел – уснул, что ли? Шевельнулась Настя, прижалась и погладила Гену пальцами по лицу. Приподняла голову, коснулась губами его губ. Во мраке перед ним встала картинка: Настино лицо вблизи, она смотрит в упор, а в глазах: «Не бросай, ты же меня любишь! Я заплачу́ за спасение, дам то, что тебе нужно…»
Геша перевернул ее на бок и шепнул:
– Спи.
А вот самому не спалось. Он вслушивался в ночные звуки, пытаясь понять, жив ли Греков. Вроде возится кто-то, кашляет. Живой, скотина. Такому ничего не сделается.
