– Компьютер включен, – добавила девушка и снова скрылась в лабиринте стеллажей.
Максим кивнул и направился к столу с компьютером. Он сел, сложил руки на стол и медленно пододвинул к себе клавиатуру. Григорьев едва сдерживался, чтобы не закричать от переполнивших его чувств. Восторженное предвкушение от предстоящего общения было сродни встрече с давно не виденным приятелем, с которым не один пуд соли съеден, с которым есть о чем поговорить, есть что вспомнить. Когда он вошел на страницу ВКонтакте и вступил в спор об очередном творении писателя, ощущение, что он встретил старого приятеля, улетучилось. Григорьев готов был разорвать любого, кто вставал на сторону этого «ужасно писца».
Он улыбнулся, когда ему пришло в голову это удачное определение – ужасно писец. В одном из сообществ Максим увидел иностранное звание, данное писателям ужасов, – хорроррайтер. Он с пренебрежением их называл ужасописцы. А сегодня после общения с одним сорокалетним умником, пишущим как восьмиклассник, он впервые употребил это словосочетание – ужасно писец. Причем «писец» он с легкостью мог бы заменить матерным словом, но это было не в его правилах.
Я понимаю, что у маститых писателей есть право на легкую снисходительность к подобным замечаниям, но о Вашем творчестве я могу как о покойнике: либо никак, либо хорошо. Хорошего, увы, пока сказать нечего. Творческих успехов.
Вот так. Теперь оставалось ждать, что ответит горе-писун. Вежливость города берет. Конечно же, его выпады в сторону писателя даже с натяжкой не назовешь вежливыми, и оппонент Макса это понимал. Тем не менее он выберет ту же стратегию, Григорьев был в этом уверен. Будет пытаться подобрать слова. Писатели – они такие писатели. Максим даже подумал, что сегодня не сможет втянуть автора в «срач», когда ответ все-таки пришел.
Прикольно.
– Что это? – шепотом спросил Максим. – Это и все?
Да, прикольно, – напечатал он, со злостью вдавливая каждую клавишу. – Знаете, что я думаю, прочитав некоторые из отзывов на Ваши книги? Отзывы типа «неплохо для российского ужастика» и позволяют Вам печь так называемые «современные российские романы ужасов». Содранные сюжеты, картонные персонажи и примитивный язык.
Его разозлил этот косноязычный графоман. Что, надо признать, бывало редко. Он подождал еще какое-то время и, не выдержав, написал:
Незнание матчасти, а самое главное, нежелание разобраться в том, что Вы в силу своей неполноценности не понимаете, делает Ваши произведения почти непереносимыми.
Вот оно! Страйк!
А много ли Вы прочитали? Из моего.
Моментальный ответ говорил только об одном – Макс таки смог втянуть писаку в свою игру, но тот и не собирался сдаваться.
Достаточно, чтобы определить Ваш уровень.
Подмигивающий смайлик говорил, мол, меня-то ты не проведешь, гребаный графоман. На самом деле Максим прочитал всего лишь один роман из десяти, написанных этим автором, но считал: либо писатель пишет хорошо, либо он ни хрена не писатель.
Например?
Сначала Григорьев не понял, чего от него хотят, но, сообразив, написал:
Например, Вы вплетаете кавказцев, которые через слово говорят «брат»… Это же чертов стереотип.
Ответ был заготовлен. По крайней мере ему так показалось, потому что он появился почти сразу же:
Я часто хожу по рынкам (уж простите, мне приходится еще и работать) и, Вы не поверите, встречаюсь именно с этим стереотипом. Я для каждого продавца брат. А еще я встречаю в метро парней в бейсболках FBI и красных мокасинах. Мир полон стереотипов, не находите? Так почему бы их не отразить в книге?
Максим подумал и напечатал:
Нелепей объяснения я не видел, но мое разочарование в Вашем творчеством скорее ИМХО, так как я встречал и восторженные отзывы. Однако на этом мои претензии не заканчиваются. Секс в Ваших произведениях вызывает отвращение до блевоты, а должен возбуждать.
Григорьев был зол на спокойный тон собеседника. Где возгласы? Да вы все ничего не понимаете! Я самый лучший! Лучше только Стивен Кинг, и то только пока! Похоже, писарчук «русского хоррора» решил, что Макс чего-то недопонимает. Но Максим все понимал. Он понимал даже то, что если продолжит троллить авторов, то не сможет добраться даже до их уровня. Пусть уровень-то так себе, но Григорьеву и до него пока далеко. Чукча не читатель, оказывается, чукча писатель. Макс писал не только гнусные комментарии. У него было несколько рассказов, как он думал, уровнем повыше, чем ему доводилось читать у других. Несмотря на то что он ставил себе высокую оценку, прилюдно он скромно оценивал свое творчество на тройку. Скромняга. С чужими творениями он скромничать не собирался.
Тем временем автор «отбрыкнулся»:
На секундочку, я пишу хоррор, а не порнографическую прозу. Секс в моих произведениях не отдушина, не для того, чтобы перевести дыхание после встречи с маньяком/монстром/мертвецом. Секс в моих произведениях – инструмент хоррора. То есть, если он вызывает гадливость, то я добился чего хотел. И, откровенно говоря, мне жаль того человека, которого могут возбудить изнасилования или секс с мертвецом.
Злость начала заполнять нутро Григорьева быстро, будто кто-то открыл кран.
Ну а как же сиськи? – напечатал Максим первое, что пришло в голову.
А что с ними? – Ответ не заставил себя долго ждать.
Их слишком много.
Да ладно? Мне кажется, что не больше двух на одну женщину. Нет?
Они на протяжении всего романа колыхаются, болтаются, трепыхаются…
Максим ликовал. Он зацепил этого писца. Тишина в ответ говорила именно об этом. Но через долгую минуту: Мне тут подумалось… Вам бы подружку найти. У Григорьева даже дух захватило, будто его сбросили с двухметровой высоты. Результатом падения почти всегда является боль, но сейчас ее не было. Только вязкая обида. Какой-то по не известной никому причине издающийся графоман смог «утереть ему нос». Чтобы сохранить лицо, Максим попытался оставить последнее слово за собой:
А по существу ответить нечего?
Макс почему-то был уверен, что писун не ответит. Тот и не ответил, а Максима переполняла злость. Григорьев попытался написать еще что-нибудь колкое, но выходило нечто жалкое и очень похожее на оправдание. Поэтому он со злостью удалил сообщение.
«Вам бы подружку найти» – вспомнил Максим и выставил вперед руки, словно собираясь что-то написать. Пальцами он случайно сдвинул клавиатуру в сторону. Гнев никуда не делся, и Григорьев уже собрался снова начать печатать, чтобы поставить на место посмевшего огрызаться автора сомнительной литературы, но тут заметил, что из-под края клавиатуры виднеется часть надписи. Он отодвинул клавиатуру и увидел URL-адрес. Странно. Кому понадобилось записывать адрес сайта на столе? Его можно было скопировать и вставить в окно браузера. И все. Или просто перейти по ссылке. Обычно они кликабельны. А если сайт нужно было запомнить, чтобы потом войти на него с другого компьютера, то запись на крышке стола тем более мало чем поможет: кто же позволит вынести стол из библиотеки? Да одно только использование его в качестве записной книжки могло грозить лишением читательского билета и доступа к собранию сочинений Дарьи Донцовой. А если серьезно, по рукам бы автор надписи получил точно.
