– Алиса! Подожди минутку. Ты когда-нибудь была в укрепрайоне?
– В общем, вот что мне удалось выяснить, – оказавшись в квартире друга, Рома решил сразу перейти к делу. – Твоя огневая точка продержалась до начала сентября, сражалась до последнего патрона. Немцы смогли ее блокировать лишь тогда, когда гарнизону уже нечем было отстреливаться. ДОТ расстреляли из огнеметных танков, по некоторым данным – из трофейных советских Т-26, предназначенных именно для подавления огневых точек. Изначально гарнизон состоял из пяти человек, сколько дожило до… последнего дня, неизвестно.
– Двое, – бесцветным голосом сказал Игорь. – И перед смертью пели «Песнь Варяга».
– Ну, этого никто не может знать. Очевидцев, знаешь ли, не осталось… Зато известно имя лейтенанта гарнизона – Алексей Витальевич Суховеев. 1910 года рождения. Родился в Харькове, 22 апреля.
– И это все?
– Все?! – Ромка аж подпрыгнул. – Да ты знаешь, сколько материала я перерыл за эту неделю? Информации по укрепрайону – кот наплакал! А по северному участку – вообще практически нет. Судьба большинства ДОТов так и осталась покрытая тайной. Повезло, что об этой твоей точке хоть что-то нашлось.
– Прости. Спасибо большое. А этот Алексей, как там его? Лейтенант. Ледяной из моих снов тоже был лейтенантом. Видимо, это он и есть.
– Очень мило. Тогда думай, что у него с тобой может быть общего? Ты ведь не служил даже. В Харькове родственники есть? Нет. Тогда, – он замялся, боясь обидеть приятеля, – остается прозвище – Ледяной…
Игорь горько усмехнулся:
– Меня чаще называют Отмороженным. Расскажи еще о ДОТах. Что угодно. Может, меня осенит.
Рома подумал и сказал о наболевшем:
– А знаешь, многие ДОТы давно в мусоросвалку превратились. А некоторые – просто песком засыпают. По самую крышу.
– Да, говорили на экскурсии, – буркнул Игорь. – Жаль, что никто не додумался засыпать ДОТ Ледяного. Может, не было б этих кошмаров.
– Может, еще и додумаются. Они тонны песка привозят. Дешевле, мол, чем поддерживать укрепрайон в нормальном состоянии. Дешевле им! А ведь это – не просто коробки каменные. За каждым из них стоят человеческие жизни, погибшие солдаты…
– Угу, – мрачно протянул Игорь. – И один из этих погибших намертво поселился в моей голове.
Рома не к месту подумал, что друга не зря называют «Отмороженным». А еще подумал, что Алиса – и та сильнее заинтересовалась судьбою КиУР, чем якобы страдающий от него Игорь. Поговорил с ней десять минут, у девчонки аж глаза загорелись. Обещала присоединиться к следующей экскурсии.
– Ну, как, осеняет тебя? – спросил он вслух и демонстративно посмотрел на часы.
– Нет. Песка в моих снах точно не было. А может, вообще ничего не было? После нашей с тобой последней встречи мне ничего и не снилось. Может, у меня это… сны по Фрейду? Что там танковая пушка символизирует?
– Жениться тебе надо, батенька! – зло бросил Роман, все сильнее утверждаясь в мысли, что его попросту разыграли. – И, кстати, о женах, меня моя ждет, так что… – он поднялся, отдал честь и пошел к двери.
– Нет, нет, подожди. А этот твой Суховеев, о нем хоть что-то известно, кроме… Да стой ты. Чего ты взвился вдруг?
– До свиданья!
1941, последние дни августа. Ледяной
Войска полевого заполнения отступают.
То ли отступают, то ли бегут, поди разбери. Говорят, приказ был. Плевать мне на приказ. Я здесь до конца. Я и Женька, рядовой Евгений Петрушин, – все, что осталось от нашего гарнизона. Один боец тяжело ранен и оттащен в полевой госпиталь в Гуте Межигорской, двое – под танки кинулись с гранатами. Вопреки приказу. Мальчишки. Увидели, что двум немецким жестянкам удалось Ирпень форсировать, и бросились наперерез. Герои. Ничего, выстоим. Рука сама гладит шершавую бетонную стену. Хорошая коробочка. Маленькая, но верная наша крепость. Выстоим. Патронов мало, запасов еды почти не осталось, на прикрытие полевого заполнения рассчитывать уже не приходится, но злости хватит на всю немецкую армию.
– Что, Ледяной, покажем им? – рядовой Петрушин. Храбрится. Хотя нет, и правда отважный. Вон, ранение в руку схлопотал, а в госпиталь не пошел. Мол, там люди с оторванными руками-ногами лежат, а я с царапиной попрусь! Хороший солдат! Я его еще в Харькове знал, он и до службы, до войны бойцом был, все местное хулиганье его боялось. И, пожалуй, единственный в армии, кто может обращаться ко мне не по званию, а по призванию – Ледяной.
Говорят, у человека незадолго до смерти вся жизнь перед глазами проходит. Вот и думай, с чего в последние дни то школьные годы в памяти всплывут, то отец не к месту вспомнится. Отец… Приехал ты как-то в гости, даже не в гости, так – алименты занести. Я, малой, пацан десятилетний, выбежал и давай плакать: «Папа, папа!» А ты скривился: «Размазня растет, а не мужик». С тех пор я перестал плакать. И улыбаться почти разучился. И с годами все чаще слышал в спину, а то и в глаза: Ледяной.
– Пить будешь, лейтенант? – Женька протянул мне флягу.
– Отставить. Воду экономить надо.
Вообще-то, рядом Ирпень, но, во-первых, к нему еще проберись под обстрелом, во-вторых, дисциплина – превыше всего.
– Ты бы лучше рану промыл.
– Прорвемся, спиртом промою, – отмахнулся рядовой. – А не прорвемся – смысл в том промывании?
Кажется, после подобных фраз люди улыбаются. Вот только не смешно почему-то. Тем более что новая порция танков уже подползает к Ирпеню. После полученного позавчера отпора немцы стали осторожней. Но наглости и напора не убавилось. М-да, застряли мы. Гитлер рассчитывал на молниеносный захват Киева. Наши солдаты, узнав об июньской бомбежке, смеялись в уверенности, что выбьем немцев на раз-два, завершив войну в первый же месяц. Ошиблись все.
Танки, стреляя на ходу, упорно ползли к реке. Три, четыре, пять… Сколько ж вас? Словно почуяли, что огневые точки остались без поддержки полевых бойцов. Не сговариваясь, бросаемся с Евгением к пулеметам. В кои-то веки меня порадовало отсутствие герметизации на амбразурах. Можно стрелять вдвоем, одновременно.
Да уж, август выдался на славу. Весь июль войска укрепрайона Киева прочно держали оборону, а с первого числа – как прорвало. Помню первый бой на северном участке, доверенном 161-му – нашему! – пулеметному батальону. Пехота фрицев материализуется на противоположном берегу Ирпеня, марширует, как на параде. Затем расступается, на ходу разделяясь на взводы и отделения, пропуская вперед колонну танков. Красиво шли. Вот только «психологическая атака» не сработала. Не французики мы какие-нибудь, которых напугать легко. Мы и сами ужас наводить умеем, если понадобится. Встретили их слаженным огнем пулеметов и артиллерии, ДОТов и полевой армии, заставили сбиться с картинного ритма, рассредоточиться, сбавить темпы. Четыре дня назад встретили, а кажется – в прошлой жизни.
