– У-у-у… – пропел он. – Я хожу, так и есть, я хожу…
Она бросилась к нему, обняла и прижала к себе.
Он затих, глядя на нее сверху вниз, затем поднял руку и ласково провел по щеке – жест неуверенный, совсем как у пьяного, но пальцы мягкие и трепетные.
– Моя красавица Роуан, – сказал он. – Посмотри, у меня на глазах слезы. Настоящие слезы. О, Роуан!
Он попытался высвободиться, чтобы наклониться и поцеловать ее. Она поймала его и помогла удержать равновесие, когда его губы сомкнулись на ее губах. В ту же секунду ее тело испытало чувственное потрясение, что происходило каждый раз при его прикосновении.
– Роуан, – громко простонал он, крепко прижимая ее к себе, и снова покачнулся, так что она едва удержала его.
– Идем, у нас мало времени, – сказала она. – Нам нужно найти безопасное место, где нас никто не знает…
– Да, дорогая, да… Но, видишь ли, все так ново и красиво. Позволь мне опять обнять тебя, позволь поцеловать…
– Нет времени, – сказала она, но шелковые, как у ребенка, губы снова прижались к ней, она почувствовала, как он возбужден, и отпрянула, увлекая его за собой. – Вот так, – сказала она, глядя на его ноги, – не думай об этом. Просто смотри на меня и иди.
На секунду оказавшись в дверном проеме и еще раз обратив внимание на его необычную форму в виде замочной скважины, Роуан припомнила прежние споры о том, что бы это значило. Перед ее глазами прошла вся жизнь, полная несчастий и красоты, борьбы и клятв.
Но теперь это была новая дверь. Это была дверь, которую она мельком видела миллион лет назад, в детстве, когда впервые открыла волшебный том научных трудов. Теперь дверь была открыта, и Роуан больше не интересовали ни ужасы лаборатории Лемле, ни голландцы, собравшиеся вокруг стола в мифическом Лейдене.
Она медленно направила его в открытую дверь и повела вверх по лестнице, терпеливо шагая рядом.
Он пытался проснуться, но каждый раз, поднимаясь к поверхности, вновь погружался на дно, забываясь тяжелым сном на мягкой перине. Временами его охватывало отчаяние, но потом отпускало.
Только тошнота окончательно его разбудила. Казалось, он целую вечность просидел на полу в туалете, прислонившись к двери. Его так сильно рвало, что болели ребра. Потом рвать уже было нечем, но тошнота не отпустила.
Голова сильно кружилась. Наконец дверь взломали и подняли его с пола. Он хотел извиниться за то, что машинально заперся, хотел объяснить, что пытался сам открыть дверь… Но слова не шли у него с языка.
Полночь. Он разглядел часы на комоде. Полночь рождественской ночи. Он пытался сказать, что этот час очень важен, но смог лишь подумать о той твари, стоявшей за яслями в алтаре. А потом вновь провалился в сон, упав головой на подушку.
Когда он в следующий раз открыл глаза, с ним говорил доктор, но Майкл никак не мог вспомнить, где он его видел раньше.
– Мистер Карри, вы имеете хоть какое-то представление, что это был за укол?
«Нет. Я решил, что она хочет убить меня. Я думал, что умру».
Но от одной попытки шевельнуть губами ему снова стало плохо. Он только покачал головой, и от этого тоже стало хуже. За окнами, затянутыми инеем, стояла ночная тьма.
– …По крайней мере, еще восемь часов, – говорил доктор.
– Спите, Майкл. Ни о чем не волнуйтесь. Спите.
– Все остальное в норме. Если попросит пить, только прозрачную жидкость. При малейшем изменении…
Подлая ведьма. Все уничтожено. Он улыбался ему из-за яслей. Конечно, это был заветный час. Тот самый час. Майкл понял, что навеки потерял ее. Полуночная месса окончена. Мать плакала, потому что погиб отец. Теперь ничто не будет как прежде.
– Просто поспите. Мы здесь, рядом.
Я проиграл. Я не остановил его. Я потерял ее навсегда.
– Сколько я здесь пробыл?
– Со вчерашнего вечера.
Рождественское утро. Он смотрел в окно, боясь пошевелиться, чтобы снова не затошнило.
– Снегопад прекратился? – спросил он и едва сумел разобрать ответ, что снег перестал идти под утро.
Он приказал себе сесть. Ничего страшного – не то что прежде. Головная боль и легкая расплывчатость перед глазами. Не хуже обычного похмелья.
– Погодите, мистер Карри. Прошу вас. Позвольте мне позвать Эрона. Вас захочет осмотреть доктор.
– Да, прекрасно, но я все равно оденусь.
Вся его одежда была в шкафу. Маленький дорожный несессер в шкафчике в ванной комнате. Он принял душ, борясь с головокружением, быстро побрился одноразовой бритвой и вышел из ванной. Ему хотелось снова прилечь, но он произнес:
– Я должен туда вернуться и выяснить, что там произошло.
– Прошу вас, не торопитесь, – сказал Эрон, – поешьте немного, посмотрите, как будете себя чувствовать.
– Не важно, как я себя чувствую. Вы можете одолжить мне машину? Если нет – поеду автостопом.
Он посмотрел в окно. Снег пока не растаял. Дороги будут опасными. Все равно нужно ехать.
– Послушайте, я не знаю, как благодарить вас за все, что вы для меня сделали.
– Что вы собираетесь предпринять? Ведь вы даже представления не имеете, что может там ожидать. Вчера вечером она предупредила, что если я желаю вам добра, то не должен позволить туда вернуться.
– К черту ее предупреждение. Я еду.
– Тогда и я с вами.
– Нет, вы останетесь здесь. Это дело касается только нас двоих – меня и ее. Подгоните машину, я уезжаю прямо сейчас.
Ему достался громоздкий серый «линкольн». Вряд ли он сам выбрал бы такую машину, хотя мягкие кожаные сиденья были удобны и ход у нее был неплохой, так что он быстро доехал до скоростной магистрали. До развилки Эрон следовал за ним на лимузине. Но теперь, когда Майкл обгонял одну машину за другой, Эрона не было видно.
По обочинам дороги лежал грязный снег, но ледяная корка сошла, а небо над головой было таким голубым, что все вокруг казалось чистым и ясным. Головная боль не отпускала, каждые четверть часа накатывали тошнота и головокружение. Он просто не обращал на них внимания и давил на газ.
Он шел под девяносто на въезде в Новый Орлеан, проехал мимо кладбищ, мимо смешного порождения сюрреализма – крытой спортивной арены «Супердоум», похожей на приземлившуюся среди небоскребов и церковных шпилей летающую тарелку.
На повороте он затормозил слишком резко, и его слегка занесло. Машины едва тащились среди замерзших полосок грязного снега.
Минут через пять он повернул налево, на Первую улицу, и снова машину опасно повело в сторону. Он притормозил и остаток дороги буквально полз по скользкому асфальту, пока не увидел дом, возвышавшийся, словно мрачная крепость, на темном тенистом углу, засыпанном снегом.
Ворота были открыты. Майкл вставил ключ в замочную скважину и вошел в дом.
