— Нет, не на это. Извините. Но пистолет у нее был.
— Наверняка она не выходила наружу, — сказал Ривера.
— Иначе включилась бы сигнализация. Что это на косяке? — Он пилил ножом ленту на лапах бассета, стараясь их не задеть, и головой показывал на проход из лавки на склад.
— Кровь, — ответил Чарли.
— И клочок волос.
Ривера кивнул:
— Там на полу тоже кровь? Ни к чему не прикасайтесь.
Чарли посмотрел на трехдюймовую лужицу слева от двери.
— Н-да, похоже.
Инспектор освободил собаке передние лапы и теперь удерживал ее коленями, чтобы распутать ленту на морде.
— Там следы, не смажьте. Что это — частичные отпечатки обуви?
— Похожи на птичьи. Может, куры?
— Нет. — Ривера отпустил бассета, который тут же попытался напрыгнуть на итальянские парадные брюки инспектора и облизать ему физиономию в честь такого праздника. Ривера удержал пса за ошейник и подошел к Чарли.
— И точно куриные, — сказал инспектор.
— Ага, — подтвердил Чарли.
— А у вас на пиджаке собачьи слюни.
— Мне нужно об этом сообщить, Чарли.
— Собачьи слюни — решающий фактор для вызова подкрепления?
— К черту слюни. Собачьи слюни здесь ни при чем. Мне нужно об этом сообщить и вызвать напарника. Он и так разозлится, что я столько ждал. Мне нужно отвезти вас домой.
— Если не сведете пятно с костюма за тысячу долларов, собачьи слюни будут очень даже при чем.
— Сосредоточьтесь, Чарли. Как только вызову сюда опергруппу, я отправляю вас домой. Как мне звонить, вы знаете. Чуть что — сообщайте. Что угодно.
Ривера позвонил по мобильнику диспетчеру и вызвал патрульную и оперативно-следственную группы, как можно скорее. Когда он закрыл телефон, Чарли сказал:
— Так я больше не под арестом?
— Нет. Оставайтесь на связи. И не высовывайтесь, ладно? Может, даже имеет смысл несколько суток провести вне города.
— Не могу. Я Люминатус, у меня есть обязанности.
— Но вы не знаете, каковы они…
— Если я их не знаю, это не означает, что их нет, — ответил Чарли.
Пожалуй, чересчур агрессивно.
— И вы уверены, что не знаете, сколько еще в городе этих Торговцев Смертью и где их найти?
— Мятник Свеж говорил, что по меньшей мере десяток, а больше я ничего не знаю. Кроме той женщины и старика в Миссии я на прогулках больше никого не засек.
В переулок въехала машина, и Ривера вышел к черному ходу встретить коллег. Затем повернулся к Чарли:
— Поезжайте домой, Чарли, и выспитесь, если сумеете. Я буду на связи.
Чарли не сопротивлялся, когда патрульный подвел его к машине и помог забраться на заднее сиденье. Изнутри Чарли помахал Ривере и бассет-хаунду. Патрульный крейсер задом сдал из переулка.
То был трехнутый денек в Городе Двух Мостов. С первым светом зари на конструкциях моста Золотые Ворота расселись стаи стервятников и принялись глазеть на автомобилистов так, словно удивлялись, как это людям хватает наглости до сих пор оставаться в живых и куда-то ехать. Вертолеты дорожной полиции, вызванные, чтобы снять на пленку пернатых захватчиков моста, вместо этого десять минут снимали спиральную тучу летучих мышей, вившуюся вокруг пирамиды «Транс-америка», после чего, надо полагать, испарились в черном тумане, уплывшем по Заливу в открытое море. Утонули три пловца, состязавшиеся в Сан-Францисском триатлоне, и вертолет репортеров сумел заснять что-то под водой — некий темный силуэт, подплывший снизу к одному из пловцов и утащивший его на глубину. Многочисленные прогоны пленки выявили там отнюдь не зализанные очертания акулы — у существа обнаружился немалый размах крыльев и отчетливая рогатая голова. На скатов, наблюдавшихся ранее, совсем не походило. В парке Золотые Ворота внезапно поднялись на крыло все утки и покинули этот район; сотни морских львов, что, как правило, нежились на солнышке у Пирса 39, пропали тоже. И все голуби, судя по всему, исчезли из города.
Щелкопер, собиравший полицейскую хронику за ночь, обнаружил совпадения в семи сообщениях о пропаже людей или насилии в местных заведениях рынка вторичной розницы, и к концу дня все телестанции уже говорили об этом под эффектные кадры горящего здания, где раньше было заведение Антона Дюбуа в Миссии. Кроме того, с отдельными людьми происходило что-нибудь особенное: в тенях что-то шевелилось, из ливнестоков раздавались голоса и вопли, скисало молоко, хозяев царапали коты, выли собаки — и тысячи людей просыпались и понимали, что их больше не тянет на шоколад. То был поистине трехнутый денек.
Остаток ночи Ашер провел, суетясь и проверяя замки, потом перепроверяя, потом лазя в Интернете в поисках информации о Преисподниках — на всякий случай, вдруг кто-нибудь с последнего раза, когда он выходил в Сеть, вывесил новенький древний документ. Написал завещание и пару писем, затем вышел и опустил их в ящик на улице, а не оставил на стойке в лавке вместе с прочей исходящей корреспонденцией. Затем, уже на рассвете, когда бета-самцовое воображение разогналось до тысячи миль в час, совершенно вымотанный Чарли проглотил две таблетки снотворного, которые дала ему Джейн, и проспал весь трехнутый денек. На закате его разбудила звонком милая дочурка.
— Алло.
— Тетя Кэсси антисемит, — сказала Софи.
— Солнышко, на дворе шесть утра. Можно, мы обсудим политические взгляды тети Кэсси чуть позже?
— А вот и нет, на дворе шесть ночи. Пора купаться, а тетя Кэсси не дает мне взять Элвина и Мохаммеда в ванну, потому что она антисемит.
Чарли посмотрел на часы. Отчасти он обрадовался, что на дворе шесть вечера, а он разговаривает с дочерью. Хоть это осталось неизменным — что бы ни случилось, пока он спал.
— Ничего Кэсси не антисемит. — Джейн взяла отводную трубку.
— А вот и да, — сказала Софи.
— Папуля, ты осторожней. Тетя Джейн поборник антисемитов.
— А вот и нет, — сказала Джейн.
— Нет, ты послушай, какая умная у меня дочь, — сказал Чарли.
— Я вот не знал в ее возрасте слов «антисемит» и «поборник», а ты?
— Гоям нельзя верить, папуля, — сказала Софи.
Затем прошептала:
— Они терпеть не могут ванны, эти гои.
— Папа у тебя тоже гой, малыш.
— О боже мой, они повсюду, как люди из стручков! [61] — Его дочь выронила трубку, заверещала, после чего хлопнула дверь.
— Софи, отопри сейчас же, — раздался в трубке голос Кэсси.
Джейн спросила:
— Чарли, откуда она этого нахваталась? Это ты ее учишь?
— Это миссис Корьева — она происходит от казаков, и у нее остаточные муки совести за то, что ее предки делали с евреями.
— А-а, — сказала Джейн.
Если нельзя обвинить брата, ей неинтересно.
