У меня было такое чувство, что так и было задумано, что это нарочно, но я не мог найти этому причины. Мы были здесь среди своего народа. Зачем же нас нарочно разделять? Смысла не видно.
Проведя столько времени с террористами, я, наверное, стал слегка параноиком.
В общем, какова бы ни была причина, а видеться стало неудобно.
И мы стали проводить больше времени с новыми товарищами по работе и меньше со старыми друзьями.
Из третьих рук я слыхал, что Филипп с остальными прибыли через несколько дней после нас и влились в стиль жизни Томпсона, но я никого из них не видел и не прилагал к этому никаких усилий.
Стиль жизни в Томпсоне был совсем другим. Как предупредил Ральф, все было бесплатно. Насколько я знал, в этом городе деньги вообще не ходили. Я ни разу не видел монет или долларовой бумажки. Если я чего-то хотел, я просто шел в магазин и брал. Наверное, потом товары на полках пересчитывали и сообщали корпорации.
Брать вещи с полок – это не было для меня ново, было ново, что меня при этом видят. Я привык проходить через магазины незамеченным, и не сразу привык к тому, что люди меня видят. Я это все время чувствовал, и лишь через несколько недель стал ощущать себя на публике свободно.
Кроме кино, видеолент и кабельного телевидения, в Томпсоне был и музей, наполненный самыми банальными произведениями искусства, которые только можно было себе представить. Каждую пятницу в городском зале проходили поп-концерты. Во всех кинотеатрах шли «Фантастикс» и «Энни».
Мне все это нравилось.
Всем нравилось.
Но что-то было во всем этом неправильное. У меня было все, что мне нужно, я был окружен всеми вещами, которые должны были делать меня довольным. И чего-то все равно не хватало. Я знал, каково это «что-то», но не хотел сам себе в этом сознаться, не хотел об этом думать.
В Томпсоне ходил слух, что где-то в Айове есть настоящийгород, основанный самимиНезаметными и дляНезаметных, и я себе говорил, что если я найду этот город, я буду счастлив.
Так я себе говорил.
И очень часто мне удавалось себя уговорить в это верить.
Было первое воскресенье июня. Пятого июня, если быть точным. За прошлый месяц я разок пригласил Джеймса на барбекю, и он не смог прийти, и он как-то позвал меня выпить с ним в пятницу, и я не смог прийти, поэтому я решил, что сейчас моя очередь, и пошел в магазин «Вонс» купить бифштексов. Я думал позвать Джима на гриль и грог. Если он не сможет, я позову Сьюзен – девушку из нашего офиса, которая, кажется, проявляла ко мне какой-то интерес.
Я толкал тележку к мясному прилавку супермаркета, уже загрузив в корзину три коробки рисовых макарон, и завернул за угол пролета. И там была она. Джейн.
Первой реакцией у меня было спрятаться, нырнуть обратно в пролет, потащив за собой тележку, как прячется в раковину рак-отшельник. Сердце бешено заколотилось, я не мог перевести дыхание. Меня выбило из колея начисто. Я тысячи раз представлял себе эту сцену в разных вариантах в мечтах, в фантазиях, и должен был бы знать, что делать, но я был так поражен, что растерялся полностью, и стоял у выхода из пролета, вцепившись в тележку, и только глядел. Я думал, что забыл, как она выглядит, забыл особенности ее лица. Я думал, что время и память смазали ее образ до какого-то общего женского лица. Но я не забыл – в глубине сознания не забыл, и увидеть ее снова было больно. Это лицо, глаза, губы – они вызвали волну воспоминаний. Проведенное нами вместе время вернулось волной сенсорной перегрузки. Все хорошее, все плохое – все.
Она была одета в новые джинсы и футболку, волосы были увязаны в конский хвост, и была она до боли красивой. Я вдруг ощутил, что одет в лохмотья, которые нацепил еще утром, когда мыл машину. Она стала поворачиваться в мою сторону, и я, не думая, шарахнулся назад за стенд коробок «тайда». Сердце колотилось, руки дрожали. Я боялся. Боялся, что она по-прежнему не захочет меня видеть, что она будет ненавидеть меня, что будет безразличной.
Боялся, что она переменилась.
Это был самый большой страх – что нет больше той Джейн, которую я знал. Уже три года прошло с момента нашей последней встречи, и целая жизнь была прожита за это время. Мы стали не теми, кем были, и, быть может, мы уже не совместимы.
Может быть, у нее есть другой.
Это был еще один большой страх, о котором я даже думать не хотел.
Я выглянул из-за коробок, подал тележку на дюйм вперед. Какая-то часть меня хотела убежать и оставить ее в памяти, убежденная, что новая встреча лишь разобьет долго лелеемые иллюзии. Ничто не может стать таким, как было.
Но другая часть хотела говорить с ней, коснуться ее, снова быть рядом с ней.
Я видел, как она перебирает пакеты с куриными грудками. Я не думал, что помню ее так ясно – но помнил, оказывается. Я помнил о ней все: как мигают ее глаза, как она перебирает вещи, как поджимает губы. Все это было и у меня в памяти, и перед глазами во плоти, и тут я понял, как сильно я на самом деле ее люблю.
Как будто резонируя на мою вибрацию, она вдруг подняла голову и посмотрела в мою сторону.
И увидела меня.
Мы оба застыли молча, глядя друг на друга и не двигаясь. Я видел, как она положила пакет с куриными грудками в свою тележку. И руки у нее тряслись так же сильно, как у меня. Она облизнула губы, нерешительно открыла рот, будто собираясь что-то сказать, и закрыла.
– Привет, – сказала наконец она. Голос. Я не слышал его три года, но я помнил его отчетливо, и он был для меня музыкой. У меня в горле застрял ком. Вдруг увлажнились глаза, и я вытер их пальцами, пока влага не стала слезами.
– Привет.
И тут я заревел, и она заплакала, и она держала меня, и обнимала меня, и целовала мое мокрое лицо.
– Как я по тебе скучала! – сказала она сквозь всхлипывания. – Как я по тебе скучала!
– Я тоже, – ответил я, крепко ее держа.
Я отодвинулся, взял ее за плечи, и в первый раз посмотрел на нее пристально. Она была еще красивее, чем всегда. Что бы она ни пережила за эти три года, что бы ни случилось с ней, она стала еще лучезарнее, еще милее.
Я сообразил, что раньше не думал о том, как она красива, – в те дни, когда мы жили вместе. Да, меня к ней тянуло, но этой объективно исключительной красоты я не замечал. Сейчас она была красива.
И она тоже была Незаметной.
Это до меня пока не дошло. Я знал это, распознал, но как-то еще не отметил.
И в этот момент это было неважно.
Я всматривался в ее лицо, рот, губы. Глядел в глаза. Я не знал, что сказать, не знал, как выразить свои мысли, свои чувства. Кто же мы теперь? Просто друзья? Старые близкие друзья, которые встретились после долгой разлуки? Или она чувствует то же, что и я? Хочет ли она снова вернуться к тому, что было, подобрать то, что мы бросили? Столько нужно было понять, столько обсудить. И при всей нашей близости в эту минуту между нами все еще был барьер. Мы слишком долго были в разлуке – почти столько же, сколько прожили вместе, и не могли установить тот контакт, который был между нами когда-то.
