Я начала понимать, как сложно было иметь дело с Дельфийским оракулом. — В прошлом месяце мы с папой ездили в Лаос, а перед этим я была в Кении. Я достала там этот полушубок.
— Понимаю, — сказала я.
— Я не охотилась сама. Там был этот француз… Он прекрасный стрелок.
Опять молчание.
— Я думаю, Джоэл поправится, — ободряюще предположила она.
Я вздохнула и пошла на кухню. Вальтер уже сожрал консервы. Я взяла у него тарелку и вымыла ее. Когда я ставила тарелку сушиться, в дверях появилась Шерри.
— Вы сегодня еще не звонили в госпиталь?
Действительно, если бы позвонил Тэд, то он не застал меня дома, поэтому я решила позвонить ему сама. Шерри внимательно за мной наблюдала. На мой звонок никто не ответил.
Я взяла Вальтера, положила его в парусиновую сумку Джоэла, закрыла сумку на молнию, которую закрепила английской булавкой, найденной в ванной. Шерри помогла мне спустить сумки и кота на первый этаж. Она приехала на маленьком «порше», который оставила между двумя сугробами на тротуаре. Летом нам бы пришлось пробиваться через толпу очарованных машиной пуэрториканских мальчишек. Но была зима, и они не появятся до первых теплых весенних дней.
Я положила сумку с Вальтером на колени, и мы отправились в путь.
Когда мы мчались по улицам, я изо всех сил старалась не отвлекать ее от управления автомобилем. Я успокаивала себя тем, что если она до сих пор не попала в аварию, то шансы попасть в аварию вместе со мной были относительно невелики.
Мы проскочили на красный свет, и Шерри сказала:
— Простите. Я вроде должна была бы тут остановиться, но я страшно не люблю этого делать. Ведь приходится нажимать на всякие рычаги и педали.
— У тебя хорошая машина, — сказала я с опаской.
— Да, только ее немножко заносит, к тому же она не моя. Один мой знакомый дал мне ее вчера вечером.
В свою бытность уличным котом, Вальтер многое повидал, но ничто не могло подготовить его к встрече с черной венгерской овчаркой. Когда я раскрыла сумку, Вальтер выпрыгнул, увидел Барона, выгнул спину и попятился назад, пока не скрылся из глаз под креслом-качалкой. Но одной из странностей Барона была беззаветная любовь к котам. И, когда он улегся в своей очаровывающей котов позе, и его глаза восхищенно заблестели, я почувствовала, что могу оставить их вдвоем и пойти вымыть посуду, оставшуюся после завтрака: с понедельника до пятницы этим занималась Вероника, но по выходным мы должны были убирать за собой сами.
Я бросила свое пальто на софу, пошла на кухню, включила воду и вымыла посуду. Затем я вытерла руки, насыпала в пластиковую коробку песок и поставила ее в одном из углов.
Когда я вернулась за Вальтером, то обнаружила, что уловка Барона еще не возымела успеха. Правда, он уже подошел ближе. Чтобы не мешать налаживанию отношений, я решила позвонить Тэду. Дома у него опять никто не ответил, поэтому я позвонила в лабораторию, где его ассистент сказал, что ему срочно пришлось вылететь в Вашингтон. Я страшно рассердилась, представив его разгуливающим по Форт-Детерик и похваляющимся своими микробами перед правительственным экспертом по бубонной чуме. Но затем я успокоилась: вероятно, утром, перед отлетом он все же позвонил мне, но меня не было дома.
Теперь все заботы ложились на меня. Найдя номер в телефонном справочнике, я позвонила в Бельвью, но когда я назвала имя Джоэла, мне сказали, что его карточка в регистратуре не появлялась. И тут, глядя на Барона, я вспомнила об Эрике.
Когда слуга Чарльз провел меня на террасу летнего дома, я застала ее совершенно голой. Окруженная преколумбианскими каменными идолами, среди густой зеленой листвы комнатных растений, она казалась частью экспозиции музея древней культуры Майа. Исключение составляло только то, что она пила свой утренний кофе и перелистывала свежий номер журнала мод. Эрика была похожа на кого-угодно, только не на психиатра.
А она имела неплохую практику среди актеров, художников и писателей, которые боялись широкой огласки о состоянии своего здоровья.
— Привет, дорогуша, — сказала она, наматывая полотенце на свое легкое загорелое тело. — Чарльз, ты можешь приготовить еще кофе? И еще, посмотри, остались ли там сэндвичи с сыром.
— С сыром, корицей и черешней, — сказал ей Чарльз.
— Ты сокровище, — ответила она, и Чарльз улыбнулся добродушной негритянской улыбкой. Он был черен, как вулканическое стекло, имел лучезарную улыбку и природную сообразительность.
Когда он ушел, я спросила:
— А ресницы у него настоящие?
— И да, и нет. Это его ресницы, но он их завивает, — сказала она. — Специальными ножницами. Чарльз — сложный человек. Мы стараемся не показывать вида, но, в действительности, конфликтуем с ним. Во время последнего отпуска он нашел в Амстердаме свою любовь и с тех пор мотается туда и обратно. Сегодня утром он заявил мне, что опять собирается уехать.
— Он не промотает на это все свои деньги?
— Сомневаюсь. Похоже, он богат как Крез. Я плачу ему немало, и, к тому же, он довольно много лет занимался электроникой.
Она сделала из полотенца что-то вроде сари, а затем вынула из волос две черепаховые заколки. Черные волосы упали ей на плечи. У нее были красивые глаза, высокие и широкие скулы. Время и деньги превратили ее в прекрасную тропическую птичку.
Тэд познакомился с ней в Нью-Йоркском университете. Тогда мы только что поженились, а она впервые появилась в классе бактериологии, в котором он преподавал. Тэд сначала решил, что она надолго у него не задержится: об этом говорило обилие у новой студентки денег, соболиное манто, бриллиантовые браслеты и дорогие туфли. Но Тэду были нужны деньги. Он решил, что эта подруга какого-нибудь рэкетира, решившая, занимаясь образованием, убить свободное время. Сначала она удивила его тем, что посещала все его занятия. Затем, он удивился тому, что она не бросила курс, а прослушала его до конца. Ее успехи были отнюдь не блестящими, но держалась она настойчиво и упрямо. Затем мы переехали в Калифорнийский университет, и эта история забылась.
Через шесть лет, в Беркли, Тэд пришел домой и заявил:
— Я встретил Эрику Лоренс.
— Кого? — переспросила я.
— Эту гангстерскую подружку из Нью-Йоркского университета. Она ассистирует в Ветеранском госпитале.
Это меня поразило: попасть на практику в этот госпиталь считалось очень престижным. Пока я хмыкала от удивления, Тэд добавил:
— Она
