— Хейди…
— Если весы показали 229, значит на самом деле ты весишь 227. Так что…
— Хейди…
— Позволь назначить визит к врачу.
Он помолчал, глядя на свои ноги, потом покачал головой.
— Билли!
— Я сам договорюсь о визите к врачу, — сказал он.
— Когда?
— В среду. Поговорю с ним в среду. Хаустон по средам после обеда обычно отправляется в клуб и играет в гольф. Я сам с ним поговорю.
— А почему сегодня же не позвонить? Прямо сейчас?
— Хейди, — сказал он. — Не надо. Хватит. — И что-то в выражении его лица убедило ее, что давить больше не следует. В тот вечер она ни словом не затронула больную тему.
Воскресенье, понедельник, вторник.
Билли сознательно избегал весов наверху. Наедался от души, хотя голодным себя не чувствовал — скорее, сила привычки. Перестал прятать в кладовке пакеты с разными орешками и печеньем. Жевал сыр с крекерами, засахаренную кукурузу, чипсы и прочее, наблюдая футбольные матчи по телевизору в воскресенье. В понедельник с утра на работе ел конфеты, а после обеда бутерброды с сыром. Что-то из этих двух компонентов или оба вместе повлияли на его пищеварение. С четырех до девяти вечера его ужасно пучило, и он то и дело портил воздух. Линда возмущенно вышла из гостиной, объявив, что вернется только в том случае, если ей дадут противогаз. Билли виновато улыбнулся, но не сдвинулся с места. Его личный опыт подсказывал, что убегать бесполезно. Этот запах словно прилипал к тебе.
Позднее, глядя сериал «Правосудие для всех», он вместе с Хейди съел целый пакет крекеров с сыром «Сара Ли».
Во вторник, возвращаясь домой, купил возле магистрального турникета пару чисбургеров и, управляя машиной, уничтожил бутерброды в один момент.
Когда миновал Западный порт, Билли вдруг ощутил, будто его разум отделяется от тела. Это не было ни мыслью, ни отражением реальности, но именно разделением. Вспомнил чувство физической тошноты, которое ощутил на весах в ванной по возвращении из Моханка. Ему показалось, что он вступил в новую фазу мышления. Словно некая астральная сущность принялась изучать его вплотную, и она стала его попутчиком. Что же видел этот попутчик? Нечто скорее смешное, нежели страшное. Мужчину, которому скоро стукнет тридцать семь, в туфлях «Болли», с контактными линзами «Бош и Ломб», в тройке стоимостью шестьсот долларов. Тридцатишестилетний толстый американский самец кавказского происхождения, сидящий за рулем «Олдсмобиля-98» модели 1984 года и пожирающий огромный бутерброд, с которого капает майонез и падают ошметки салата на его темно-серую жилетку. Над таким зрелищем можно только хохотать.
Он выбросил остатки второго бутерброда в окно и с ужасом посмотрел на свои пальцы, запачканные смесью соуса и майонеза. После чего сделал единственно разумную для данной ситуации вещь — расхохотался. И тут же пообещал себе: «Хватит! Этому безобразию пора положить конец».
Вечером, когда он сидел у камина и читал «Уолл-стрит джорнэл», пришла Линда. Пожелала спокойной ночи, поцеловала, слегка отстранилась и сказала:
— Слушай, пап! А ты становишься похожим на Сильвестра Сталлоне!
— О, господи! — воскликнул он, закатив глаза, после чего оба рассмеялись.
Билли Халлек обнаружил, что процедура взвешивания начала обретать черты некоего ритуала. С какого момента это началось? Он не знал. Еще будучи молодым парнишкой, он иногда становился на весы, бросал мимолетный взгляд на шкалу и отправлялся дальше. В какой-то момент, начиная со 190 фунтов и до нынешней почти восьмушки тонны, возник этот ритуал.
«Какой к черту ритуал?» — сказал он себе. — «Привычка. Всего лишь привычка».
«Ритуал», упрямо прозвучал шепот из глубин сознания. Он был агностиком и не переступил порога какой-либо церкви с тех пор, как ему исполнилось девятнадцать. Но ритуал распознавал сразу, когда видел его. Процедура со взвешиванием уподобилась коленопреклонению. «Ты видишь, Господи, как регулярно я это делаю. Так спаси и сохрани этого белого перспективного юриста от сердечного приступа или от среднестатистического инфаркта в возрасте сорока семи. Именем холестерина и ожирения. Аминь».
Ритуал начинается в ванной. Сначала сними одеяния. Облачась в темно-зеленый плюшевый халат. Брось грязное белье в стиральную машину. Если костюм надевал пару раз и не запачкал, повесь его аккуратно в шкаф на плечики.
В ванную входи с благоговением. Это исповедальня твоего веса и, соответственно, твоей судьбы. Сними халат, повесь на крюк возле умывальника. Помочись. Если есть хоть малейшие позывы сходить по-большому, сделай непременно. У него не было ни малейшей идеи, сколько могут в среднем весить его экскременты, но принцип был незыблемым: избавься от любого лишнего груза.
Хейди исподволь приметила этот ритуал и однажды не без легкого сарказма спросила, не желает ли он в подарок к дню рождения страусиное перо. Тогда, сказала она, он сможет вставлять его себе в глотку и парочку раз блевануть перед тем, как взвешиваться. Билли предложил ей тогда не выпендриваться… а ночью подумал, что идея-то, в принципе, не такая уж плохая.
И вот наконец однажды утром, в среду, Халлек впервые послал весь этот ритуал к чертовой бабушке. Утром в среду Халлек стал еретиком. Он стал чернее сектантов «черной мессы», поскольку вроде этих поклонников дьявола сознательно перевернул все вверх тормашками, как они переворачивают распятие.
Сперва он оделся, положил в карманы всю мелочь, какую смог найти (плюс, разумеется, его армейский нож), надел свои самые тяжелые башмаки, сожрал мощный завтрак, игнорируя настойчивые позывы шлаков организма на волю. Два яйца, поджаренные с ветчиной, тост и прочее были залиты апельсиновым соком и чашкой кофе (три кусочка сахара).
Со всей этой смесью, бурлящей в животе, Халлек поднялся в ванную, где встал на весы и посмотрел на шкалу. Смотреть на нее было неприятно, а в этот момент — тем более.
Он взглянул внимательно.
221.
«Такого быть не может!» Сердце учащенно забилось в груди. «Чушь собачья! Что-то свихнулось тут окончательна. Что-то…»
— Прекрати, — хрипло прошептал Халлек. Он попятился от весов, как пятятся от пса, готового укусить. Приложил ко рту тыльную сторону ладони и начал тереть ею губы.
— Билли? — Хейди поднималась по лестнице.
Халлек повернул голову влево и увидел собственное побелевшее лицо в зеркале, под глазами — красноватые мешки, которых раньше не было. Лесенка морщин на лбу показалась более глубокой.
«Рак», подумал он вновь, и это слово смешалось с шепотом старого цыгана.
— Билли, ты наверху?!
«Рак. Точно он, проклятый. Вот и все. Каким-то образом он меня проклял. Старуха была его женой… или сестрой… и он наложил на меня свое проклятье. Неужели такое возможно? Неужели? Неужто уже сейчас рак пожирает меня изнутри, подобно тому, как его нос?..»
