Наконец, с краской смущения на щеках, но чувствуя удовлетворение от одержанной победы над самоуничижением, которое пытались взрастить в ней в те далекие годы, Кристина отвернулась от зеркала.
Зайдя на кухню, чтобы сварить кофе и поджарить хлеб, она увидела, что Джой уже сидит за столом. Он просто сидел, глядя в окно на залитую солнцем лужайку.
Кристина достала бумажный фильтр, вставила его в кофеварку и спросила Джоя:
– Что ты будешь на завтрак, капитан?
Он не ответил.
– Как насчет кукурузных хлопьев и бутерброда с арахисовым маслом? – спросила она, продолжая готовить кофе. – Или английские булочки? А может, съешь яйцо?
Он снова не ответил. Иногда, хотя и нечасто, по утрам он бывал раздражен, но его всегда легко можно было привести в норму По натуре он был слишком мягким для того, чтобы дуться долго.
Наливая в кофеварку холодной воды, она сказала:
– Хорошо. Если ты не хочешь ни хлопьев, ни бутер, брода, ни яйца, может, тебе приготовить шпинат, брюссельскую капусту и брокколи? Ты же любишь это больше всего, верно?
Он не клюнул на эту приманку, продолжая смотреть в окно, не шелохнувшись и не произнеся ни звука.
– Может, тебе подогреть в микроволновой печи твой старый ботинок? Как ты на это смотришь? Нет ничего лучше к завтраку, чем старый башмак. У-у-у-у! Пальчики оближешь!
Джой по-прежнему молчал. Кристина достала из буфета тостер, включила в сеть – и вдруг ее осенило, что дело не в том, что Джой раздражен. Что-то было неладно.
Глядя ему в затылок, она сказала:
– Милый?
У него вырвался какой-то сдавленный звук.
– Милый, что с тобой?
Наконец, оторвав взгляд от окна, он посмотрел на нее.
Растрепанные волосы падали ему на глаза, смотревшие как-то затравленно. Во взгляде была тоска, которая настолько не вязалась с его возрастом, что у Кристины учащенно забилось сердце. На его щеках блестели слезы.
Она подошла к нему и взяла за руку. Ладонь была холодна как лед.
– Мой сладкий, что произошло? Расскажи мне.
Свободной рукой он потер воспаленные глаза: Из носа текло, и он утирался рукавом.
Он был неестественно бледен.
Что бы ни произошло, это было не простое детское огорчение. Она почувствовала это сердцем, и во рту пересохло от страха.
Он хотел что-то сказать, но, не в силах произнести ни слова, указал рукой на кухонную дверь, потом, задыхаясь, глубоко вздохнул и с дрожью в голосе выдавил:
– К-к-крыльцо.
– Крыльцо? Что ты хочешь сказать?
Он был не в состоянии говорить.
Нахмурившись, она направилась к двери и, помешкав мгновение, распахнула ее. То, что она увидела, заставило ее отпрянуть назад. Брэнди. Его лохматое, покрытое золотистой шерстью тело лежало на краю крыльца у ступенек, а голова – у самой двери, под ногами Кристины. Собака была обезглавлена.
Кристина с Джоем сидели на бежевом диване в гостиной. Он уже не плакал, но выглядел потрясенным.
Составлявший протокол полицейский Уилфорд устроился в одном из кресел в стиле «королева Анна». Это был высокий крупный мужчина с грубыми чертами лица, густыми бровями и той самодостаточностью, которая отличает людей, привыкших проводить большую часть времени вне дома, где-нибудь в горах или в лесу, на охоте или рыбалке. Он примостился на самом краешке кресла, держа тетрадь на коленях, что, учитывая его габариты, выглядело довольно забавно; очевидно, он старался не повредить и не испачкать мебель.
– Но кто же выпустил собаку? – допытывался он, уже задав все мыслимые вопросы.
– Никто, – ответила Кристина. – Она вышла сама.
Там в двери на кухне есть специальное отверстие.
– Я видел, – сказал Уилфорд. – Это отверстие мало для такой большой собаки.
– Я знаю, – сказала Кристина. – Когда мы купили этот дом, дверца уже была. Брэнди почти не пользовался ею, но когда возникала потребность, а вокруг никого не было, кто бы выпустил его, он просовывал туда голову и умудрялся выбраться через дверцу ползком. Я все хотела, чтобы ее заколотили, потому что боялась, как бы он не застрял. Если бы ее не было, Брэнди, возможно, и сейчас был бы жив.
– Его убила ведьма, – тихо произнес Джой.
Кристина обняла сына за плечи.
– Думаете, его могли приманить мясом или собачьи» печеньем?
– Нет. – В голосе Джоя появились металлические нотки; для него, по всей видимости, было оскорбительным предположение, что его собака погибла из-за примитивного желания удовлетворить какую-то плотскую прихоть, и он ответил сам, не дожидаясь, пока это сделает мать:
– Брэнди вышел за дверь, чтобы защитить меня. Он чувствовал, что эта старая ведьма все еще околачивается где-то рядом, и хотел проучить ее, но вышло так, что… она убила его.
Кристина понимала, что предположение Уилфорда, скорей всего, правильно, но, отдавая себе отчет в том, что Джой легче перенесет утрату, если будет верить, что его собака погибла за благородное дело, она сказала:
– Это был храбрый пес, очень храбрый. Мы гордимся им.
Уилфорд согласно кивнул:
– Разумеется, вы можете им гордиться. Все это чертовски обидно! Золотой ретривер – такая симпатичная порода. Красавец, доброго нрава…
– Его убила ведьма, – опять повторил Джой, словно оцепенев от одной этой мысли.
– Как знать, – сказал Уилфорд, – может быть, это была и не она.
Кристина взглянула на него исподлобья:
– Ну, разумеется, это она.
– Я понимаю, что вчерашний случай в «Саут-Кост-Плаза» очень неприятен, – продолжал полицейский. – И вполне естественно, вы склонны усматривать некую связь между этой женщиной и тем, что случилось с собакой. Однако согласитесь – для подобных предположений у нас нет ни серьезных оснований, ни веских доводов.
И не совершим ли мы ошибку, допустив такую возможность?
– Но Джой видел ее в окне, – Кристина все больше выходила из себя. – Я же вам говорила. И тем полицейским, что приходили вчера. Почему никто не хочет меня слушать? Она была за окном и высматривала Джоя. А Брэнди залаял на нее!
– Но ее не было, когда вы пришли в комнату, – сказал Уилфорд.
– Да, но…
Мило улыбаясь, Уилфорд обратился к Джою:
– Малыш, ты совершенно, абсолютно уверен, что видел в окне ту самую пожилую особу?
Джой энергично закивал:
– Ну да, ведьму.
– Видишь ли, вполне объяснимо, что, увидев кого-то в окне, ты мог принять этого человека за ту старушку.
Ведь в тот день она уже напугала тебя, и поэтому мысль о ней не выходила у тебя из головы. Так что когда ты включил свет, чтобы разглядеть, кто же стоит за окном, ее лицо, возможно, уже настолько отпечаталось в твоем сознании, что, независимо от того, кто там находился в действительности, ты представил именно ее.
