Бутылка звякнула о край стакана. И тут же раздался звонок в дверь.
— Привет.
Он сумел выжать из себя улыбку, точнее нечто вымученное и кривое. Губы точно свело судорогой, они онемели и не слушались.
— Ты не подходил к телефону.
— Да, он звонил и звонил. Я его выключил, — он продолжал стоять в дверях, перекрывая вход. — Я и так не слишком хорошо сплю в последнее время…
Помолчали, глядя в разные стороны.
— Так ты пригласишь меня войти? — спросила Шерон. — Или мне приниматься за строительство Ковчега?
— Проходи… — он неохотно отодвинулся. Шерон скинула ярко-красный дождевик, не дожидаясь помощи, положила плащ на картонные коробки. Этими коробками была заставлена вся комната.
— У тебя так и не дошли руки распаковать вещи…
— Ты прекрасно знаешь, чем я занимаюсь, — огрызнулся он. — В основном, работаю.
Шерон бродила по комнате. Скиннер смотрел в окно. Пауза затягивалась. Оба ждали, кто начнет первым.
Белые голые стены. Знакомые вещи, рассованные по коробкам и вытаскиваемые по мере надобности (не слишком активно, потому что вынуты были лишь лампа, подушка и магнитофон — и это за восемь месяцев), все это выглядело странно. Зеркала, прислоненного к стене, Шерон не помнила, похоже, оно вместе со старым диваном и креслами осталось от прежних хозяев квартиры. Журнальный столик. Бутылка. Стакан. Не густо. На кухню она вообще побоялась заходить. Скорее всего, там только пыль и пустой холодильник.
Наконец, Скиннер отвернулся от окна и со вздохом сложил руки, глубоко засунув ладони под мышки, привычно отгораживаясь от всего мира:
— Ну, Шерон, и что ты здесь делаешь? Она неловко улыбнулась.
— Сама толком не знаю. После того, как я увидела тебя сегодня, я не знала, что я еще могу сделать.
— Тебя так распирает от любопытства?
— Нет, — она подошла ближе. — Я приехала вовсе не за этим. Я хотела убедиться, что с тобой все в порядке.
— Со мной все в порядке, — отрезал он. — Единственно, что компания мне сейчас ни к чему.
Она сделала еще один шаг к нему. Он отодвинулся.
— Я — не компания, я — жена.
Еще один шаг вперед, и еще одно движение назад. Скиннер тоскливо подумал, что сейчас он упрется спиной в окно, и при следующем маневре так и случилось.
— Бывшая жена, — уточнил он. — Ты же вроде как напросилась на развод.
— Только потому, что у тебя самого смелости не хватило. Вот ты и свалил все на меня.
— Что ж, — хмыкнул он, — по крайней мере, честно.
Мы ругаемся, тоскливо подумал он. И как будто начали чуть ли не с того самого места, где остановились восемь месяцев назад. Ловко. Ему было плохо. То самое «плохо», когда ничего не болит, но нечем заполнить пустоту. Как будто внутри образовалась дыра, в которую все валится, и сколько не цепляйся за края, они только расползаются под пальцами, как сгнившая ткань.
— Что еще ты хочешь, чтобы я сказал? Шерон виновато улыбнулась.
— Ничего, — обычно по ее лицу сложно было угадать, что она предпримет, но на этот раз он понял. — Я не хочу, чтобы ты вообще что-нибудь говорил.
Она уже подошла совсем близко. Вплотную. Подняла руку и погладила его по щеке. Пальцы у нее были прохладные и влажные. Замерзла под дождем. А перчаток она не носит даже зимой.
— Я просто хочу, чтобы ты открылся. Хотя бы один раз.
— Почему?
— Потому что я тебя знаю, — Шерон не убирала руки, цепляясь за давно забытую ласку, как за последнюю соломинку. — Потому что я знаю, что ты перепуган, и было бы очень неплохо, чтобы кто-нибудь позаботился о тебе.
Он мотнул головой, пытаясь отвернуться, пытаясь сбросить ее руку, получилось неудачно, потому что в результате ладонь Шерон только крепче прижалась к его щеке. Последняя линия обороны рушилась, как стена из сухого песка. Он отступил бы еще, но уже и так сидел на подоконнике. Очень хотелось посмотреть на Шерон. Но он упрямо смотрел в сторону. И тогда Шерон сама убрала руку.
— А еще я знаю, — вздохнула она, — что ты никогда меня к себе не подпустишь.
Она пошла к двери, зашуршала дождевиком. Потом он услышал ее голос, старательно ровный:
— Ну… береги себя, ладно? Потом хлопнула дверь.
Он стоял, шепотом перебирая все нелестные эпитеты в свой адрес. М-да, Уолтер, умеешь ты разговаривать с людьми, это точно.
…Потом пришли другие люди и стали складывать тех, кто лежал, в черные пластиковые мешки. Как дети после игры собирают разбросанные на ковре фигурки солдатиков. Каждого солдатика — в персональный мешок. Смотри, подтолкнул его кто-то локтем, и он стал смотреть, как двое нагибаются над телом, запихивают в мешок. Захотелось отвернуться — он почти узнал этого долговязого парня там, внизу — но тогда бы он увидел того, кто стоит возле него, а это было еще страшнее…
…Санитар собрался застегнуть «молнию», но помедлил. Потом он несколько раз пытался понять, что его остановило, но бросил безуспешные попытки.
— Эй! — позвал санитар. — Этот еще дышит!..
…Больше он ничего не видел, потому что кто-то взял его за руку и увел подальше от света, во тьму, из которой он вынырнул только две недели спустя…
…Дни превратились в патоку. Они тянулись, медленные, приторные, длинные, и ничего не происходило. Он просыпался, потому что его будили, чтобы сделать укол, от которого он снова погружался в вязкую дрему, как муха в мед. Ночью, когда госпиталь затихал, все становилось кристально чистым, прозрачным. Он как будто мог видеть сквозь стены, абсолютно точно зная, что происходит в соседних палатах и коридорах, хотя ни разу там не был. А потом начиналось веселье. Словно кто-то напильником раздирал ему горло. Он давился кашлем, затыкая себе рот ладонью. Легкие выворачивались наизнанку, и дышать становилось нечем. В конце концов внутри что-то лопалось, по гортани прокатывалась теплая солоноватая волна, и когда, наконец, прибегал заспанный врач, он уже крепко спал, уткнувшись лицом в испачканную кровью подушку…
Еще через несколько недель санитар из госпиталя помог ему подняться по трапу самолета, пошутил, что некоторым не так повезло — персональный эскорт у тебя, везунчик, да и вообще, скажи спасибо, что домой попадешь… Он не слушал. Ждал, что вот-вот откуда-нибудь прилетит пуля и снесет ему голову. Пуля не прилетела, а место в самолете досталось хорошее, у окна. Санитар помахал ему от трапа и заторопился к машине. Желтое летное поле, разлинованное белыми полосами, провалилось вниз, и он закрыл глаза.
В полете ничего не происходило. Да и делать особенно было нечего. Он пролистал попавшиеся под руку газеты, которые днем, раньше раздобыл в миссии Красного Креста. Потрепался с парнями из 4-й пехотной, которые сидели рядом. Несмотря на то, что сами они желторотиками не были, пехотинцы тихо таяли оттого, что до них снизошли небожители. Когда он, утомившись, задремал, парни шикнули на разгулявшихся соседей и до конца полета охраняли его покой.
