Следует добавить, что нечто примечательное заключалось и в том, каким образом было услышано гудение колокола, если сам факт действительно имел место. В характере звуков, как и во многом прочем, без сомнения, сокрыта некая тайна; вот вам пример: мне рассказывали, что во время одного из ужасных воздушных налетов, обрушившихся на Лондон этой осенью, в огромном рабочем квартале единственным человеком, услышавшим грохот упавшей с небес бомбы, как ни странно, оказалась глухая старушка, которая к тому же до самого момента взрыва крепко спала. Это достаточно странно даже для звука вполне естественного (и ужасного) происхождения; но то же можно сказать и о происшествии в Ллантрисанте, независимо от того, следует ли считать его массовой галлюцинацией или же все-таки проявлением того, что условно — если не сказать ошибочно — отнесено к разряду сверхъестественного.
Ибо трепетный звон колокола достиг отнюдь не всех ушей — или сердец. Так глухая миссис Пэрри услышала его в саду возле своего одиноко стоящего сельского домика, высоко над туманным морем; но что сказать о ферме, расположенной по другую, западную сторону от Ллантрисанта, где единственным из десятка обитателей, уловившим этот звон, оказался маленький ребенок, едва ли трех лет от роду, в то время как остальные, взрослые люди, ничего подобного не услышали? Ребенок несколько раз невнятно выкрикнул нечто похожее на валлийские слова «Clychau fawr, clychau fawr» — большие колокола, большие колокола! — но его мать никак не могла взять в толк, о чем это он говорит.
Среди членов экипажей более полудюжины рыбацких судов, блуждавших тем утром в морском тумане, нашлись едва ли четверо рыбаков, которым было что рассказать о происшествии. Но и в этом случае вышло так, что человек, который не слышал в течение часа или двух совсем ничего особенного, впоследствии подозревал и уличал во лжи своего товарища, утверждавшего, будто он слышал чудесные звуки; и понадобилось какое-то время, чтобы стечение множества свидетельств, поступивших от разных лиц и из самых различных и отдаленных друг от друга мест, убедило людей в том, что нечто подобное действительно имело место. Некто А может подозревать Б, своего соседа, в том, что он просто выдумал то-то и то-то, но когда третье лицо, В, живущее где-то на холме, а пяти милях от Б, а еще и Д, рыбак, промышлявший в море, свидетельствуют об одном и том же, напрашивается вывод, что и в самом деле что-то произошло.
Но, как мне сказали, еще более странным, чем рассказы этих людей, были очевидные окружающим признаки их внутреннего счастливого преображения. Мне представляется, как многие люди, которым доведется прочитать мои записи, посмеются над некоторыми приведенными в них фразами, сочтя их не очень-то ловкой мистификацией, — рыбаки, скажут они, ни в жизнь не произнесут таких словосочетаний, как «песнь, нисходящая с небес», или «сияние, разлившееся вокруг него». Критика эта была бы достаточно справедливой, имей я в виду английских рыбаков; но валлийцы, сколь бы странным это кому-нибудь ни показалось, еще используют в быту обороты своей древней, возвышенной и поэтической речи. В данном же случае фразы эти звучат в переводе с другого, то есть с валлийского языка.
Таким образом, повторяю, в обычной своей речи эти люди используют порой выражения, подтверждающие былое великолепие их древнего языка; а в эту субботу они начали проявлять, чаще всего неуверенно и смущенно, также и признаки отчетливого осознания своего происхождения, древних прав, обычаев и обрядов их далеких предков, память о которых в них неожиданно разбудили события этого странного утра. Приведу не совсем, возможно, удачное сравнение — представьте себе на минуту состояние мистера Дарбейфилда, одного из героев романа Гарди[6], вдруг очнувшегося от долгой дремы и оказавшегося в величественном зале тринадцатого столетия, где его встречают преклонившие колена пажи и миловидные дамы в роскошных шелковых одеяниях.
Так и случилось, что в тот вечер старые люди вновь припомнили истории, которые когда-то, пятьдесят, шестьдесят или семьдесят лет назад, у домашнего очага, в долгие зимние ночи, рассказывали им отцы; истории о чудесном колоколе Святого Тейло, который приплыл по зеркальным водам из Сиона[7], называемого частью рая, и «звон его колокола был подобен нескончаемому пению хора ангелов».
Вот что вспоминалось в тот вечер старому человеку и передавалось юному на улицах городка и в отдаленных урочищах среди холмов и гор. Солнце, горящее огненно-красным огнем подобно древнему жертвенному костру, спускалось все ниже и ниже, небо заливалось сиреневым светом, море окрашивалось в пурпур, и от человека к человеку шла радостная весть о чуде, спустя долгие-долгие годы вновь вернувшемся в страну.
Это случилось в последующие девять дней, считая с того субботнего июньского утра, когда Ллантрисант и его окрестности не то подверглись целому ряду массовых галлюцинаций, не то сподобились явлению воистину великих чудес.
Я не хотел бы своей волей нарушить баланс между этими двумя истолкованиями происшедшего. Факты между тем совершенно очевидны и поддаются систематическому исследованию.
Уместным, я думаю, будет упомянуть о следующем: обычный человек в обычных обстоятельствах воспринимает славным образом то, что вполне доступно его чувствам, и совершенно вправе полагаться на эти свои ощущения. Он говорит, например, что видит корову или же каменную стену и что корова или каменная стена находятся там-то и там-то. Это в полной мере отвечает практическим требованиям жизни, но, думаю, метафизики никак не удовлетворятся столь самоуверенной констатацией реальности каменной стены и коровы. Они возразят, например, что оба объекта находятся «там-то и там-то» лишь в том смысле, что они просто отражаются в зеркале или в стекле; да, скажут они, там существует некая реальность, но не является ли она внешней по отношению к самой себе? Во всяком случае, ныне все согласились, что сколько бы ни реальным казалось нам то или иное явление, истинная его суть ни в малейшей степени не соответствует нашему представлению о нем. Муравей и микроскоп быстро убедят нас, что мы вовсе не видим явления такими, каковы они есть, и это при том еще, что мы видим их вообще. Если бы нам было дано действительно «увидеть» реальную корову, она показалась бы нам в высшей степени невероятным явлением — впрочем, столь же невероятным, как и те явления, о которых я продолжаю свой рассказ.
Например, я не знаю ничего более убедительного, чем то, что мне рассказывали здесь о «красном свете в море». Моряки с небольших каботажных судов, плывших вдоль Нормандских островов в ночь на субботу, утверждали, что они видели красный огонь; тут следует сразу заметить, что в их рассказах содержится очень большая доля вероятности. Всё это происходило между полночью субботы и часом ночи воскресенья. А двое упомянутых моряков еще более точно определили время яркого свечения — по их собственным тщательным расчетам, это было в 12.20 ночи. Так о чем же они говорят?
