Когда стрельба затихла, Скок слез с кровати и прокрался в угол. Кажется, здесь. Он подскочил к столу, схватил несколько денежных пачек, рассовал их по карманам, сунул за пазуху, потом опрокинул «летучую мышь» на остатки денег. Вспыхнуло разом и очень ярко. Тут же пламя перекинулось и на мамашу. В землянке стало светло. Хлопья сажи летали по комнате, но Скока это не смущало. Несколькими мощными ударами ноги он выбил фанеру и дранку, прикрывавшие бывшую дверцу, встал на корточки и вылез наружу. С этой стороны землянки людей не наблюдалось. И тогда Скок напропалую рванул куда глаза глядят, перемахнув через изгородь, составленную из спинок древних кроватей, отходов штамповки и ржавой жести. Он, не оглядываясь, мчался через чужие огороды, топча грядки с огуречной и помидорной ботвой. И только на гребне горы Скок остановился перевести дух и обернулся.
Землянка пылала. Вокруг нее суетились какие-то силуэты. Потом раздалась пронзительная сирена пожарной машины.
Скок сплюнул и зашагал прочь.
На следующий день начальник следственной группы капитан Ариков докладывал начальнику городской милиции полковнику Чебутыкину о результатах ночной операции.
– Мы нашли злоумышленника, – бойко вещал он. – Результат четко налаженной агентурной работы, между прочим. Им оказался некий Скоков. Уголовник-рецидивист.
– Деньги изъяты? – поинтересовался Чебутыкин.
– К сожалению, сгорели. Налицо лишь несколько обугленных пачек.
– Я слышал, была стрельба?
– Да. Преступник отстреливался буквально до последнего патрона, причем ранил лейтенанта Ушакова, потом он поджег дом и сгорел в огне сам.
– Это точно?
– Абсолютно. Обнаружены его обгоревшие останки. (Ариков, правда, забыл упомянуть, что труп принадлежит немолодой особе женского пола.)
– Молодцы, ребята, – довольно произнес полковник. – А я уж думал: все, приехали! Никогда нам его не найти. Хвалю и поздравляю. Каждому члену группы присвоено внеочередное звание. Так что, товарищ Ариков, вы уже майор.
– Нужно бы и осведомителя наградить, – нерешительно сказал Ариков.
– Обязательно! Именными часами!
Спустя неделю после поездки на кладбище Севастьянов был до крайности потрясен известием, что старик Кобылин внезапно скончался. Часов в двенадцать раздался звонок, и супруга Кобылина Роза Яковлевна сообщила профессору об этом прискорбном факте.
– Вчера в девять сам чай сел пить, – рассказывала она. – А я в ванной постирушки устроила. Вдруг слышу: икнул, да так громко! Я не придала значения. А вскоре зашла на кухню. Вижу: лежит без чувств, головой в самовар уперся. Я кричу: «Тимоша, Тимоша, что с тобой?!» А у него уж губы синие! – Роза Яковлевна зарыдала. – Вызвала «Скорую», – всхлипывая, продолжала рассказывать она. – Говорят: «Скоропостижная смерть». Жила какая-то в сердце лопнула. Вы уж, Сергей Александрович, приходите! Он, покойник-то, вас любил, всегда тепло отзывался. Вынос завтра, в два. Приходите, голубчик, проститься.
Севастьянов сказал, что непременно будет, и повесил трубку.
«Как же так? – размышлял он. – Еще вчера мы с ним ходили между могилами, разговаривали, помнится, даже смеялись, а теперь он сам мертв и завтра займет свое место в точно такой же яме, в недра которых он давеча заглядывал. Непостижимо!»
Пофилософствовав маленько, Севастьянов печально вздохнул и стал думать о другом.
На следующий день он отправился на похороны.
Возле подъезда с высоким крыльцом толпился народ. Некоторые из пришедших проститься были профессору известны. Придав физиономии скорбное выражение, он поднялся по лестнице и вошел в переполненную людьми квартиру. По обе стороны от гроба сидели, насколько понял Севастьянов, родственники и ближайшие друзья. Профессор грустно кивнул заплаканной Розе Яковлевне, положил в гроб купленные по дороге цветы, постоял с минуту, вглядываясь в мертвое лицо, при этом ему вдруг показалось, что покойник подмигнул ему. Отгоняя наваждение, он тряхнул головой и поспешно вышел. Севастьянов немного постоял на лестничной площадке, соображая, что с ним происходит.
«Померещилось», – решил он, спустился во двор и встал поодаль, изредка раскланиваясь со знакомыми. Неожиданно перед ним возникла девушка, лицо которой показалось нашему герою знакомым, и он тотчас перестал думать о только что случившемся. Конечно же, это та самая библиотекарша, подруга Скокова, к которой он приходил с просьбой помочь в переводе надписи на загадочной монете. Кажется, ее зовут Леной. Очень приятная. И, видать по всему, весьма неглупа. Языки знает… Совершенно непонятно, почему вдруг она связалась с маргиналом. Но это ее проблемы. Как, однако, все это теперь далеко!
Севастьянов вдруг вспомнил, что высказал свои подозрения в отношении Скокова ныне покойному Кобылину. Мол, именно этот воришка совершил нападение на кассира швейной фабрики. Интересно, передал ли их старик по назначению?
Он вновь с интересом взглянул на девушку. Та кивнула ему, потопталась на месте, видимо, в нерешительности, потом подошла, поздоровалась.
– Вы тоже были знакомы с покойным? – спросил Севастьянов, пытаясь завязать разговор.
– Да, – сказала Лена. – Тимофей Иванович часто приходил в нашу библиотеку. Он, если вы не знаете, был неутомимым общественником, вел краеведческую работу, а у нас лекции читал, общался с народом.
– Я в курсе.
– А скажите: вот вы интересовались монетой?..
– Какой монетой? – в первую секунду не понял Севастьянов.
– Старинной. Помните, вы еще приходили в библиотеку с просьбой перевести надписи на ней. Вы еще утверждали, что монета обладает некой силой. Вроде как волшебной.
– Да!
– Очень хотели взглянуть на нее. Я попросила Скокова дать мне ее на время, но он в тот момент непонятно почему очень разозлился. И сделал вид, что выбросил ее в воду. Тогда я, каюсь, поверила. Но, оказалось, он соврал. Теперь вот монета у меня.
Она покопалась в сумочке, достала оттуда белый металлический кружок и протянула его Севастьянову.
– Вот она. Возьмите.
Профессор осторожно дотронулся до монеты, словно боялся обжечься.
– А как она к вам попала? – осторожно спросил он.
– Скоков подарил.
– Она ему надоела?
– Вот уж не знаю.
Профессор взял серебряную штучку в руки и стал с любопытством ее разглядывать. Видно было: монета прошла через многие руки. Поверхность ее была исцарапана, местами виднелись черные пятна, с одной стороны край оказался выщерблен, словно надкусан. На лучах пятиконечной звезды едва заметно выделялись буквы, складывавшиеся в имя «Satan», глаз в ее центре смотрел прямо на зрителя.
