Автомобиль тряхнуло на выезде – и он покатил по бесконечному мосту над бездной. Мелькали в свете фар столбы парапета да древние камни. А вокруг – тьма, абсолютная, безбрежная. Здесь не существовало неба и земли – только тьма, только мост.
Инквизиторы заснули или притворились спящими, но мальчику не спалось. Он знал, что шофер избегает смотреть в зеркало заднего вида: мерещилось, что через черные дыры на лице уродца вливается в салон пустота. А пустота страшила шофера как ничто другое.
Автомобиль взобрался на вершину каменной дуги и теперь мчался вниз, подпрыгивая на выбоинах… Внезапно погасли фары, и в кабину хлынул мрак. С водительского сиденья повеяло холодом, инквизиторы ахнули. Слышно было, как входит в пол педаль тормоза – мучительно, со скрипом.
Наконец они остановились. Воцарилось безмолвие. Атеист знал, что в этот миг он мог сделать со своим парализованным ужасом конвоем что угодно. Мог пробраться к дверце, беспрепятственно открыть ее и навсегда слиться с пустотой. Или перегрызть каждому горло. Но тогда не было бы боя. Поэтому он просто ждал.
«Я выйду», – выдавил шофер. Не дождавшись ответа, он стал возиться с ручкой. Влажные пальцы соскальзывали с металла, словно и не было перчаток, – атеист почти видел это. Оглушительно щелкнул замок. За ним, через секунду, фонарик. Стукнул о булыжник ботинок, второй. Медленно выползло наружу потное тело, прошуршали пугливые шажки, со скрипом открылся капот…
Атеисту надоело слушать, и под свистящее дыхание инквизиторов он погрузился в сон…
Пробуждение принесло перемены: впереди, затмевая свечение починенных фар, вставал громадный шар песочного цвета. Съехав с моста, они покатили по его пустынной поверхности. На развилке повернули направо, проехали еще по одному, меньшему мосту через пустоту, на новом куске земли забрались в туннель и в конце концов вынырнули на лесную поляну.
Автомобиль петлял среди голых осенних деревьев. За серыми стволами прятались другие серые стволы, и больше ничего. Стражи атеиста приосанились: видно, здесь им дышалось вольнее.
Они остановились возле величественного особняка. Слева ложились в темный пруд палые листья, справа горестно немотствовал яблоневый сад. Само здание будто дышало: частыми волнами накатывала на него туманная рябь, скрывая кладку, карнизы и изваяния в нишах. Переплеты стрельчатых окон чернели металлом.
На крыльце их ждал Великий инквизитор. Простое облачение пылало пурпуром, в остальном же он был неотличим от младших чинов, окружавших его.
Атеист вылез из машины. Ноги затекли, но он никогда не отличался легкостью движений, да и сейчас мало о том заботился. Хотелось одного – высказаться. Перед громадой Великого инквизитора его фигурка казалась совсем крохотной, но ему, еретику, полагалась стража. И процессия двинулась к дверям – мрачный владыка, тщедушный уродец и десяток молчаливых капюшонов.
Внутри горели факелы. Стены здесь были выше, чем в Доме Нарцисса, и без украшений – только толстый тесаный гранит. Эхо шагов металось в этих коридорах, как стая летучих мышей. Дверей было мало. Остановились, после долгого пути, у шестой. Пурпуровый гигант потянул ручку и отступил; атеиста подтолкнули, и он ступил в длинную пустынную залу. Вдоль стен тянулись грубые колонны. В дальнем конце, меж двух больших окон, возвышался каменный трон, на котором кто-то сидел. Туда Великий инквизитор, оставив стражу за дверьми, и повел мальчика. Тот уставил взгляд себе под ноги, но не из благоговения или страха, как мог бы надеяться его грозный спутник.
В последний раз взвешивая каждую мысль, каждый довод, маленький атеист с удовлетворением находил, что те остры, как когти инквизиторов. Эти лезвия точились с тех пор, как заря разума забрезжила в его безобразной голове. В древних книгах он выискивал места, которые другие пропускали или принимали не раздумывая. Он же сравнивал, разымал, собирал. На воскресных службах, куда водили его родители, мальчик ловил каждую неточность. Глядя на самоуглубленное, едва ли детское лицо, мать прочила ему духовную карьеру. Отец был трезвей: в бездонных глазах сына ему виделось нечто беспредельно чуждое – чуждое всему, что составляло его собственную жизнь. Свой страх он принимал за презрение, но итог был один: мальчик без помех карабкался к своей неясной цели, сам не зная, для чего это делает. Он вообще мало думал о себе.
Достигнув вершины – если это было не дно, – он пошел к отцу. Но для того лишь, понял он, шаркая по плитам бескрайней залы, для того лишь, чтобы оказаться здесь – и изречь истину великану с тлеющими очами, что восседал на троне меж двух окон.
Инквизитор встал слева от атеиста и возвестил:
– Прибыл! – Но зычный голос, сотни раз разбившись о камень, обратился в слабый стон: «Был… был… был…»
Седеющая голова поднялась.
– Знаешь ли, пред чьими очами ты предстал, презренный вероотступник? – спросил инквизитор.
– Да, – ответил мальчик бестонным голосом.
– Так кто же это?
Чеканно, отчетливо прозвучали слова:
– Это Люцифер, бывший Князь Тьмы.
На миг за старческим лицом проступило юное, угли в глазах вспыхнули. Но Люцифер остался, как сидел, на месте. Инквизитор открыл в изумлении рот.
– Щенок не ведает, что слетает с его поганых уст! Не будем же позволять ему вотще сотрясать воздух, Князь. Палачи ждут, – произнес он с жаром.
– К чему такая спешка, Вельзевул? Он забавен, и будет любопытно его послушать.
Голос оказался вовсе не таким, каким представлял его атеист. Вместо грома зазвенели колокольчики, точно мягкая мелодия заструилась под гулкими сводами. Порою в нее вкрадывались надрывистые нотки.
– Ну что же ты застыл? Ты разжег во мне интерес – так говори же! Открой нам, какой дорогой пришел ты к таким нелепым воззрениям. Если Бога нет, то что же есть? Если я не Князь Тьмы, то кто?
Люцифер улыбался. Атеист не сводил с него глаз. Правый, нормальный, вбирал в себя фигуру на троне, взвешивал, судил ее. Левый искажал, пожирал, уничтожал. А с губ костлявым червем сползало:
– Бога нет. Когда-то он был, но теперь его нет. Когда-то этот сад назывался райским, и его охраняли херувимы. Но теперь их нет. Когда-то ад горел, сейчас он мерзнет. Когда-то ты страшился одного имени Иисуса. Теперь ни Сына, ни Отца нет.
Люцифер перестал улыбаться, но сделал Вельзевулу знак, когда тот хотел уже вмешаться. А безумный еретик продолжал:
– Когда-то ты грозил Эмпирею кулаком, теперь Эмпирея нет. Когда-то внизу клокотал Хаос, но теперь его нет. Когда-то ты знал, для чего существуешь, теперь нет. Когда-то ты боялся Его, теперь ты боишься Меня. Ты проиграл, у тебя не осталось ничего.
