Матрос исчез из вида. На том месте, где он упал, зашевелилась продолговатая горка, на бока которой со всех сторон натекали новые волны гнили.
Капитан Ганнингтон и второй помощник буквально приросли к месту, охваченные немыслимым ужасом, но я уже успел прийти к тому жуткому и немыслимому заключению, которому в равной степени помогала и препятствовала моя профессиональная подготовка.
Громкие крики донеслись и от матросов, находившихся в лодке. Два бледных лица внезапно появились над поручнем. Свет фонаря, выхваченного матросом у мистера Селверна, явным образом обрисовывал их, поскольку светильник этот, как ни странно остался стоять на палубе чуть впереди этой жуткой, удлиненной, растущей груды, все еще трепетавшей и дергавшейся, повергая нас в неописуемый ужас.
Пробежавшая по тлену волна заставила фонарь приподняться и повалиться набок — так пляшет лодка на невысокой ряби. С психологической стороны мне сейчас интересно отметить, что это вот движение фонаря более всего остального потрясло меня, явив ужасающую невероятность… да что там — откровенную немыслимость всего происходящего вокруг.
Лица матросов вдруг исчезли, послышались крики… они словно бы поскользнулись или ощутили боль; из шлюпки донеслась новая волна воплей. Матросы звали нас уходить… уходить скорее. В это же самое мгновение я почувствовал, что мою левую ногу внезапно и грубо потащила вниз страшная и болезненная хватка. Я вырвался на свободу с воплем гнева и страха.
Перед нами колыхалась вся зловещая поверхность, и я вдруг понял, что незнакомым себе самому тонким голосом кричу:
— К шлюпке, капитан! К шлюпке, капитан!
Капитан Ганнингтон повернулся ко мне через правое плечо и посмотрел на меня каким-то тупым взглядом, сообщившим мне, что он полностью находится во власти недоумения и ошеломлен происходящим. Сделав в сторону него торопливый и нерешительный шаг, я поймал капитана за руку и встряхнул его.
— В шлюпку! — закричал я на него. — В шлюпку! Ради бога, прикажите матросам перегнать шлюпку к корме!
Должно быть, в этот миг груда тлена потянула вниз его ноги, так как капитан вдруг отчаянно завопил от ужаса, и короткое мгновение апатии сменилось бурным взрывом энергии.
Мускулистое, крепко сложенное тело капитана сгибалось и извивалось, пытаясь вырваться на свободу, он выронил фонарь. Наконец он высвободил ноги, что-то хрустнуло. Наше положение и требования ситуации наконец обрушились на него с жестокой реальностью, и он завопил, обращаясь к матросам в шлюпке:
— Сдайте шлюпку к корме! К корме, говорю вам! К корме!
Мы со вторым помощником отчаянно выкрикивали те же самые слова.
— Ради бога, поторопитесь, ребята! — взревел капитан, торопливо нагибаясь за непогасшим фонарем. Тут ноги его вновь зацепило, и, сопровождая усилия потоком ругательств, он вырвался из хватки тлена, подпрыгнув при этом на целый ярд. После этого он тяжело побрел к борту, выдирая ноги из вязкого слоя на каждом шагу. Тут уже второй помощник выкрикнул что-то неразборчивое и вцепился в руку капитана.
— Ноги! Мои ноги! Я влип! — истошно закричал он. Ноги его погрузились в слой тлена по самый обрез сапог, но капитан Ганнингтон обхватил своего помощника могучей левой рукой, дернул изо всех сил, и в следующее мгновение тот оказался на свободе, хотя и без каблуков на обоих сапогах. Все это время я отчаянно перепрыгивал с места на место, стараясь не застревать в тлене, а потом также рванулся к борту. Однако прежде, чем я успел оказаться там, в слое гнили между бортом и нами возникла странная прореха, шириной в пару футов, но какой глубины — не знаю. Она закрылась в одно мгновение, и на ее прежнем месте началось некое жуткое колыхание, так что я бежал от него, не смея поставить ногу на это место. Капитан крикнул мне:
— На корму, доктор! На корму! Сюда, доктор! Беги!
Пробежав мимо меня, он поднялся на заднюю, приподнятую часть полуюта. Второй помощник пустым и неподвижным мешком свисал с его левого плеча; мистер Селверн потерял сознание, и его длинные и тощие ноги колотились на бегу о массивные колени капитана. Странно, как запоминаются иногда мелкие подробности… оторванные каблуки второго помощника до сих по стоят перед моими глазами.
— Эй, на шлюпке! Эй, на шлюпке! Эй, на шлюпке! — завопил капитан, и, оказавшись рядом, я присоединился к нему. Матросы отвечали громкими, подбадривавшими нас возгласами… было понятно, что они напрягают все силы, чтобы провести шлюпку к корме окруженного густым месивом судна.
Добравшись до древнего, укрытого тленом фальшборта, мы стали вглядываться в полутьму, пытаясь разглядеть, что происходит вокруг. Поднимая второго помощника, капитан Ганнингтон оставил свой фонарь возле высокой груды; и когда мы, задыхаясь, остановились, вдруг оказалось, что весь слой тлена между нами и источником света пришел в движение. Лишь часть его, размером в шесть или восемь футов, на которой стояли мы, оставалась твердой.
Через каждую пару секунд мы взывали к матросам, чтобы они поторопились, а они отвечали, что осталось всего какое-то мгновение. Но глаза наши оставались прикованными к палубе жуткого судна; мне, во всяком случае, было уже просто дурно от уже казавшегося безумным промедления, и я был готов сигануть за борт в окружавший корабль слой грязной мерзости.
Где-то внутри огромного корпуса все время раздавалось тупое и мощное «туп, туп, туп», становившееся все громче и громче. Каждое новое глухое биение воистину заставляло содрогаться весь корпус брошенного судна. И, если учесть то гротескное и жуткое подозрение, которое сложилось у меня относительно причины этого звука, ничего ужаснее и немыслимее мне слышать просто не приходилось.
Итак, мы дожидались шлюпки, и я отчаянно вглядывался в освещенное фонарем серо-белое пространство. Странное движение захватило всю палубу. Перед самым фонарем я мог видеть горки гнили, гнусным образом шевелившиеся и трепетавшие за пределами кружка самых ярких лучей. Более близкая к нам и полностью освещенная светом фонаря груда, должно быть находившаяся на месте светового люка, медленно раздувалась. На ней проступали уродливые багровые прожилки, и по мере того, как она раздувалась, мне казалось, что эти жилы и пятна становятся заметнее — так проступают жилы на теле могучего, полнокровного коня. Необычайное было зрелище. Тот бугор, который, по нашему мнению, скрывал трап вниз, уже сравнялся с окружавшим нас слоем тлена и перестал извергать из себя струйки багровой жидкости.
Тут груда перед фонарем затрепетала и покатилась прямо на нас… движение это заставило меня залезть на оказавшийся на ощупь губчатым фальшборт и завопить, обращаясь к гребцам. Голоса их ответили мне криком, показавшим, что лодка уже приблизилась, однако мерзкий состав был здесь настолько густым, что любое движение шлюпки давалось им с боем. Рядом со мной капитан Ганнингтон яростно тряс второго помощника, тот пошевелился и застонал. Капитан тряхнул его еще раз.
