Глаза Гунтарсона будто льдом подернулись. Он неотрывно глядел на Эллу.
— А у тебя есть какое-нибудь животное?
— Нет. Мой папа мне бы не позволил. Хотя у одной соседки через дорогу есть кот. Я его иногда кормлю.
— Думаю, — подал голос Гунтарсон, — мы теперь могли бы купить тебе кого-нибудь.
— Правда? Нет, честно?! — секунду казалось, что она вот-вот сорвется с места, и бросится к нему. Потом она вспомнила о конверте с черным рентгеновским снимком, лежавшем у нее на коленях. Завести собственного кота по сравнению с этим так мало значило!..
Снимок был из больницы. Это была идея Эллы — достать его. Ради этого Гунтарсон перепробовал все: угрозы, лесть, ложь — с каждым, кто подходил к телефону детской больницы Бристоля в этот хлопотливый воскресный день. Под конец Гунтарсон отступил, и дал попытаться Элле, и ее мягкий умоляющий голос, обращенный к врачу, подействовал немедленно.
Этот врач смотрел Фрэнка. С той же мягкостью, с которой говорила с ним Элла, он попытался рассказать ей, что с ним.
Гунтарсон послал за снимком такси. Они не выходили из дома 66 по Нельсон-роуд почти до семи вечера…
Это Хэтти предложила пропустить Гунтарсона на съемочную площадку.
— Ему не понадобится отвечать на вопросы. Но ты будешь чувствовать себя лучше, если рядом будет друг, правда?
— Ага! — согласилась Элла, изо всех сил кивая. — Питер — мой друг!
Элла села в середине дивана, а Гунтарсон — в дальнем углу. Хэтти — на вращающемся стуле на колесиках с высокой спинкой, лицом к ним. Площадка, где Хэтти брала интервью, была оформлена в офисном стиле — письменный стол, вешалка-стойка, и настенный ежедневник, приколотый к стене у нее за спиной. Всю эту атрибутику убрали, чтобы сделать обстановку менее формальной, и теперь диван и стул выглядели странно сиротливо, как будто их привезли с распродажи подержанной мебели.
Элла пристроила желтый конверт сбоку от себя. Она сказала Хэтти, что у нее есть кое-что, что она хочет показать зрителям. Это была единственная причина, по которой она оказалась здесь. Но Хэтти объяснила, что они не сразу будут об этом говорить. Они постепенно подведут к этому разговор. Прежде всего, они будут беседовать о самой Элле.
Хэтти хотелось узнать, на что похожа левитация. Она превратила вопрос в шутку, ведь никто не мог бы представить себе летающей такую большую девочку, как она сама, правда? В любом случае, ее бы потянули вниз сережки! Так как же Элла себя чувствовала, когда это начало с ней происходить?
Никакого формального начала у интервью не было. Ни представлений, ни пустой болтовни, которая так ошарашила Эллу на «Нетворк Юэроп». На камерах помаргивали красные огоньки, но они держались на почтительном расстоянии. С ней рядом сидел Питер, раскинув по спинке дивана руки, скрестив ноги, откинув назад голову… Она чувствовала себя достаточно безопасно, чтобы вести беседу.
— Я не могу сказать, как это обычно начинается, — объяснила она. — Обычно я вроде как сплю в это время.
— Это случается с тобой во сне? А ты не боишься, что можешь вылететь в окно, и проснуться где-нибудь в облаках?
— Нет! — она рассмеялась. Все относились к ее левитации как к какому-нибудь проявлению святости, к тому, о чем подобает говорить с почтением. Ну, Элла-то знала, что они потешаются у нее за спиной. Всегда потешались. Но еще никто не шутил с ней так прямо.
— А тебе нравится парить?
— Ну, не то чтобы это было плохо или как-то так… Это просто как будто целый мир — по-настоящему тяжелый, а я — нет. Меня не тянет вниз. Иногда я думаю: «Хочу попасть вон туда!» — и просто вроде как плыву… Тогда вокруг меня как будто ветерок или морское течение. Большую часть времени я просто не знаю, что происходит. Питер может меня загипнотизировать, или я засыпаю, и мне начинает сниться сон. Думаю, если б я не просыпалась иногда, я бы вообще никогда об этом не узнала.
— Это твои сны тебя будят?
— Только один. Иногда мне кажется, что я его видела как раз перед тем, как проснуться. Это всегда похоже, будто я вспоминаю что-то, что на самом деле происходило. Наверно, я тогда была совсем маленькая… Я раньше никогда об этом не задумывалась. И никому не рассказывала, даже Питеру.
Он уже сидел, наклонившись вперед. Спросил:
— Почему?
— Просто забывала. Это непохоже на какую-нибудь историю или что… Просто огни. Я вижу три круглых огонька. Они вращаются, а потом начинают вращаться вокруг друг друга, и очень быстро. А потом они сливаются в один огонек, очень яркий — и я просыпаюсь. Но они ненастоящие.
— Что ты имеешь в виду?
— От них в комнате очень светло. Типа как, знаете, когда пожар, и все становится такое волнистое от горячего воздуха. Выглядит все точно так. Но этот свет — только в моей комнате. Даже если дверь открыта, он не светит наружу. Так что его никто не видит… Но однажды он был настоящий. Думаю, там и вправду были эти огни, я их видела, когда мне было, наверно, года два. Или три… В смысле, я была очень маленькая.
Питер водрузил ладонь на ее руку, и сказал ей:
— Это — мощь! Это — разум. Та сущность, что действительно дает тебе твою силу. Ты можешь ее видеть!
Элла явно смутилась. Ее рука под теплой тяжестью его ладони не двинулась, зато носки туфель заерзали по полу.
— Питер про это все знает. Я — нет, — пробормотала она. — Типа, он может мне объяснить, почему это случается со мной, а не с ним. Он может объяснить, и все становится просто и понятно. Я так не умею. Я понимаю, что он говорит, — правда, понимаю! Но потом у меня не получается удержать в голове все эти идеи.
— Всю жизнь, — провозгласил Гунтарсон, — люди говорили Элле, что она ничего не понимает. Поэтому когда ей по-настоящему хочется что-то уразуметь, или с чем-то справиться, она пугается, что у нее не получится. Это вопрос уверенности. На самом деле она — одна из самых умных людей, каких я когда-либо встречал. Честное слово! Правда, Элла, — он сжал ее руку и выпустил ее. Она стала пунцовой. — Вот здесь, — он погладил ее по голове, — скрывается фантастически собранный и сосредоточенный разум!
— А как ты думаешь, почему эти силы пришли к тебе, а не к Питеру? — спросила Хэтти. Она сделала почти незаметное движение сияющей кольцами рукой, чтобы отстранить Гунтарсона, и дать Элле больше пространства.
— Я думаю… Питер говорит, это как будто я — машина, а он — мотор. Выглядит так, будто я двигаюсь сама по себе, но на самом деле, я бы без него с места не стронулась.
— Элла — это послание, — снова влез Гунтарсон, — живое послание. И миру самому решать, услышит ли он его. Мы пока не знаем в точности, что это за послание, поэтому нам надо хорошенько прислушиваться, чтобы понять. Я полагаю, что мы обязаны как можно скорее разобраться в нем. Ее феномен уже вызывает последствия по всему миру, и любому совершенно очевидно, что ее послание имеет глобальное значение.
